Маньяк и тайна древнего русского клада

– Наговорилась?! – прорычал грозный преступник, занеся над прекрасным личиком девушки свой небольшой кулачок, готовя его для очередного удара. – Или я могу до бесконечности продолжать потчевать тебя тумаками – так как, перейдем уже к нормальной беседе или и дальше будем упражняться между собой в остроумии? Не забывай, – здесь Валерий перевел взгляд на свою «мини-кувалду», – что мой юмор намного острее и мгновенно отразится на твоем теле мучительной болью и телесными повреждениями.

Он только что продемонстрировал, что его слова не разнятся с делом, и Наташа на этот раз решила все-таки воздержаться от своих язвительных комментариев, но тем не менее смогла с достоинством выдержать разъяренный взор беспощадного тирана-мучителя. Далее, она решила ему немного подыграть, тем более что и сама уже хотела выяснить ту причину, какая привела ее в столь печальное и незавидное положение. Изобразив из себя саму покорность, она полушепотом, скромно вымолвила:

– Да, я, и правда, являюсь дочерью Елисеева Дмитрия, а ты, судя по всему, тот самый мерзкий бандит, – она не смогла удержаться от того, чтобы не озвучить эту характеристику, одновременно наполняя презрением свои изумрудные глазки, – который убил его в тысяча девяносто восьмом году, а меня оставил сиротой и заставил расти в детском доме, хотя постой… – здесь в памяти девушки возникли те давние и горестные события, – ведь это же именно ты тогда приказал своему большому подельнику и меня тоже убить, как и моего безвременно «ушедшего» предка.

В этот момент в ее голове отчетливо возник тот самый последний день жизни ее отца, так жестоко убитого в ее же присутствии: в тот вечер было темно, и девушка не смогла запомнить лицо того безжалостного и жестокого человека, производившего тот единственный и, в то же время, последний выстрел, оборвавший существование ее чересчур предприимчивого родителя; и в тот же самый миг его тщедушные очертания и скрежещущий голос отчетливо всплыли в ее не в меру воспаленном воображении; она не смогла удержаться от того, чтобы не одарить своего мучителя взглядом полным безграничной ненависти и всеобъемлющего презрения. Вацек от неожиданности даже несколько стушевался и чуть отпрянул назад: до такой степени загорелся безжалостный огонь мщения в этих очаровательных глазках, ставших в это мгновение еще только прекраснее; однако ему приходилось выдерживать взгляд и гораздо серьезнее, и Валерий в одну секунду избавился от неприятного чувства и вернул на место свою, не менее разгневанную, физиономию, приставив ее прямо к бесподобно красивому личику, изрядно подпорченному неприятной, болезненной и большой гематомой. Обдав ее злобным, не без неприятного запаха, дыханием, он заговорил тем же самым скрипуче-скрежещущим голосом, что она слышала тогда, в то роковое для нее зимнее время:

– Да, это на самом деле я! И это именно я окончил жизнь твоего неразумного, но отчаянного папаши, посмевшего бросить вызов всему ивановскому преступному синдикату. Однако, как впоследствии оказалось, сделал я это достаточно рано: у нас с ним осталось одно незавершенное дело… Так вот, постепенно мы и подошли как раз к тому самому вопросу, из-за которого ты здесь сейчас очутилась. Скажи-ка мне, девонька, ведь папка успел перед смертью поведать тебе некую тайну о скрывающихся где-то несметных сокровищах? Только сразу предупреждаю – не лги. Я отчетливо помню, что, когда мы тогда появились, он стоял перед тобой на коленях и чего-то там настойчиво пытался тебе втолковать, и я совершенно далек от мысли, что Димка наговаривал тебе какую-то простенькую молитву, нет! Твой отец передавал тебе нечто важное, не терпящее в том случае никаких дополнительных отлагательств. Учитывая же то обстоятельство, послужившее причиной его гонения, мне становится вполне очевидным, что он тогда поведал тебе секреты древних сокровищ – так, что? – как ты предпочитаешь передать мне те сведения, что сообщил тебе Димон Елисеев – добровольно… либо же через жестокие муки? Даю тебе на размышления пару минут и перехожу к более безжалостным пыткам; только непременно запомни – когда я вхожу в раж, то остановить меня практически невозможно, и ты мне все равно все расскажешь, но я в этом случае могу сильно увлечься, а чем все это может закончиться – этого я даже сам не знаю; в противовес же этому печальному обстоятельству, как я уже и сказал, – при добровольном раскладе у тебя появиться возможность выйти отсюда живой.