Манящая корона

– Мнения разделились: четыре голоса против двух! – медленно произнес Джервис, прикидывая, на чью сторону выгоднее встать. Он испытывал искреннюю симпатию к Альфару, но в то же время не хотелось отталкивать Кристофа. Опять же, мальчишка Борк уже получил щелчок по носу, едва ли нужно снова подвергать испытанию его самолюбие…

– Мне понятны ваши чувства, мой друг, и ваше благородное возмущение, – с доброй улыбкой произнес Джервис, глядя в глаза Альфару. – Однако, учитывая мнение других уважаемых танов, которым я не могу пренебречь, я также высказываюсь за проведение переговоров с этими… э-э-э… не в меру горячими людьми. Если же они не прислушаются к голосу разума, пусть пеняют на себя.

Что же, все получилось на хорошем дипломатическом уровне, с одобрением подумал он: и выразил уважение, максимально смягчив горечь отказа, и ловко направил возможное недовольство Третьего против других Глав Семейств.

– Со вторым пунктом мы также разобрались, – сказал Джервис. – Третий же и четвертый, по моему глубокому убеждению, необходимо объединить, поскольку они тесно связаны друг с другом. У кого-то из присутствующих есть возражения?

Возражений не последовало, и глава Первого Семейства начал спокойно, неторопливо и обстоятельно излагать свои мысли и аргументы.

* * *

Хольг выглянул в окно, чтобы проверить, как продвигается работа. Убедившись, что никто не отлынивает и не пытается беречь силы, он снова повернулся к людям, застывшим посреди холла первого этажа с выражением беспредельного ужаса на бледных, мокрых от пота лицах.

Приказ графа, переданный через нового начальника стражи, гласил: «работать быстро, но как можно тише». Поэтому, хоть в усадьбе и стоял шум, неизбежно возникающий, когда несколько десятков человек одновременно орудуют кирками, лопатами и топорами, за пределы каменной стены он едва ли мог выйти.

Стражники и слуги, разбитые на группы, старались соблюсти графскую волю в точности, поскольку известие о том, что господин рассержен, всегда распространяется со скоростью пожара, передаваясь из уст в уста, и действует должным образом. А сегодня это звучало так: «в гневе», «в сильном гневе» и даже «в неописуемом гневе». Поэтому желающих привлечь внимание графа к своей скромной персоне, с непредсказуемыми для себя последствиями, не нашлось.

За работой на главном дворе перед воротами надзирал Трюкач, одетый в наспех подогнанный по фигуре мундир с нашивками старшего десятника. Разжалованный в рядовые Кварт, сгоравший от стыда и бессильной злобы, орудовал лопатой, копая свой участок траншеи, и успевая – не отвлекаясь от дела, чтобы никто не подумал, будто он ленится! – в который уже по счету раз вполголоса сообщать соседям:

– Вот ведь умнейшая голова у его сиятельства! Нам-то, темным мужикам, и невдомек, а господин граф сразу почуяли: не простой человек Гумар… то есть господин новый сотник, дай боги ему здоровья… не простой!

Сам Гумар, стоя в дальнем углу холла, хмуро наблюдал за сценой, разыгрывавшейся на его глазах. Сотник понимал, что ничего хорошего двум мужчинам и женщине, напоминавшим перепуганных овец, предназначенных для заклания, ждать не приходится. А то, что они могли винить только самих себя, являлось слабым утешением.

И он был бессилен помочь, это новоиспеченный начальник стражи тоже понимал с полной отчетливостью. Господин жаждал крови, и вопрос заключался лишь в том, какую именно форму примет его гнев.

– Итак, что же мы имеем? – спокойным голосом, от которого на всех присутствующих будто пахнуло стужей, произнес Хольг. Его лицо чуть заметно подергивалось, пальцы судорожно сжимались и разжимались. – Не только моя собственная жизнь, но и жизнь моего единственного сына и наследника, жизни всех обитателей усадьбы подверглись смертельной опасности. Более того, они наверняка оборвались бы, не будь мой новый начальник стражи умным, инициативным и наблюдательным!

Он выдержал паузу, во время которой было отчетливо слышно, как у бывшего сотника, будто постаревшего за ночь на несколько лет, стучат зубы. Толстяка била неуправляемая дрожь.

Молодая кухарка, беззвучно всхлипывающая и глотающая слезы, наверняка завыла бы в голос от терзавшего ее ужаса, если бы ей не перехватывал горло еще больший ужас при мысли, что это окончательно разъярит господина, и без того взбешенного до безумия.

Стражник, стоявший рядом с ней, изо всех сил старался сохранить хотя бы внешнее достоинство, но с тем же успехом он мог бы преграждать дорогу горному обвалу или приливной волне. Посеревшие, мелко подрагивавшие губы и пот, обильно струившийся по лицу, ясно показывали, какой страх его обуял.

– И все из-за трех ничтожных идиотов, – продолжал Хольг, окидывая съежившуюся троицу взглядом, полным ледяного презрения и такой же ненависти. – Точнее, из-за двух идиотов и одной похотливой сучки!

– А-ааа-ииии… – не выдержав, все-таки издала пронзительный, стонущий визг кухарка, стиснув трясущимися пальцами виски.