Маргиналы в советском социуме. 1930-е — середина 1950-х годов

Накануне Великой Отечественной войны динамика крестьянской ссылки определялась сочетанием и взаимодействием ряда разнонаправленных тенденций. Как отмечалось в предшествующих разделах, характеризовавших статусные и социодемографические характеристики крестьянского сегмента спецпереселенческого социума, в конце 1930-х гг. один из векторов трансформации ссылки состоял в стирании статусных барьеров между ссыльными и «правовым» населением в местах дислокации спецпереселенцев. Индикаторами данного процесса становились определенные режимные «послабления» для отдельных категорий: снятие с учета трудпоселений с выдачей паспортов и правом выезда на учебу или работу за пределы поселений (в основном для молодежи и отчасти средних возрастных групп) и возможности большей свободы перемещений в пределах регионов поселений для «ударников» производства. Указанная социально-профессиональная мобильность объективно размывала границы прежнего ссыльного социума, создавая для новых поколений ссыльных устойчивые и легитимные каналы выхода в советское «правовое» пространство. Однако в самом советском обществе с конца 1930-х гг. шла устойчивая экспансия режимных установлений. Механизмы социальной мобилизации, запущенные и работавшие на подготовку к грядущей ожидавшейся мировой войне и фактическое втягивание страны в последнюю с осени 1939 г., приводили к тому, что все трудоспособное население становилось объектом мобилизационных действий и директивных предписаний. В их числе усиление экономического давления на работавших и их внеэкономического принуждения (усиление налогового бремени, увеличение продолжительности рабочего времени, ужесточение трудового законодательства и т. д.). Тем самым вся экономическая деятельность в стране становилась мобилизационно-режимной, сохранив лишь разные формы обязательного и принудительного труда. В определенном смысле можно констатировать, что принципы режимной экономики, апробированные в ходе создания системы принудительного труда (лагерно-комендатурная модель), оказались перенесенными в базовые секторы экономики: подчинение государству и его контроль над трудовой мобильностью, «приписка», прикрепление к конкретным производствам, широкое использование подросткового и женского труда и т. д. Примечательно, что данные меры не представляли собой чего-то неожиданного для трудпоселенцев, которые за истекшее десятилетие уже адаптировались ко всем возможным способам государственного принуждения к труду.

В канун войны продолжали существовать и воспроизводились административно-поведенческие барьеры, препятствовавшие поэтапной интеграции «спецссылки» в местах ее дислокации в гражданское «правовое» общество. Нормативно закрепленное выравнивание условий жизнедеятельности ссыльных крестьян и местного населения наталкивалось на непреодолимую инерцию предвзятого подхода со стороны управленцев всех уровней к ссыльным как к «трудовым ресурсам», по отношению к которым допустимы ущемления и ограничения в сфере трудовых отношений, форм поощрения и т. д. В сфере трудовых отношений т. н. двойные стандарты применительно к ссыльным крестьянам весьма рельефно выражались в сосуществовании здесь одновременно и форм поощрения, и ограничительных мер. Методы стимулирования труда («социалистическое соревнование» в виде «ударничества», «стахановского движения» и т. д.) спецпереселенцев ограничивались получением некоторых льгот в пределах мест работы и регионов проживания. Если исходить из предвоенных ведомственных отчетов региональных управлений НКВД о состоянии трудссылки, то в них в разделах «Трудовое использование» неизменно и как позитивный факт отмечалась массовость достижения труд-поселенцами высоких показателей на производстве. В частности, в своем отчете в ОТП ГУЛАГ о состоянии трудссылки за вторую половину 1940 г. начальник Управления лагерей, колоний и трудпоселений по Новосибирской области Копаев отмечал высокие достижения «стахановцев» в угольной промышленности Кузбасса (перевыполнение норм в 2–2,5 раза), отметив отдельно, что «по тресту Прокопьев-уголь три трудпоселенца едут в г. Новосибирск на Всекузбасский слет стахановцев-угольщиков»[502]

.

В аналогичном отчете за первую половину 1941 г. начальник ОТСП по Новосибирской области Бурлака приводил и другие весомые аргументы в пользу эффективной работы ссыльных на шахтах Кузбасса: в трестах «Анжеруголь» и «Прокопьевуголь» имелось в тот период до 300 «мастеров угля», около 1 тыс. «стахановцев» и почти 2,5 тыс. «ударников». Один из участков шахты 9/15 треста «Анжеруголь», «целиком укомплектованный трудпоселенцами», по итогам II квартала 1941 г. являлся «держателем переходящего Красного Знамени». Бурлака не преминул отметить и такой факт: «Зам. управляющего комбинатом „Кузбассуголь“ тов. Сигов совершенно официально заявил, что работающие трудпоселенцы на шахтах комбината являются основным фондом, решающим проблему угольной промышленности в „Кузбассугле“»[503].