Если в приведенном выше случае дискриминационным основанием в трудовых отношениях государства и трудпоселенцев служило отсутствие у них права «свободного выезда из мест поселения», то в дальнейшем было изобретено другое основание для лишения работавших ссыльных прав на льготы. Так, в разъяснении ЦК профсоюза рабочих леса и сплава восточных районов от 8 марта 1939 г., направленном в адрес Ашинского леспромхоза, указывалось: «Трудпоселенцы, которые в свое время были направлены на работу в данное предприятие и лишены права выбора по своему усмотрению места работы, впредь до снятия этого ограничения соответствующими организациями, права на дополнительный и удлиненный отпуск по закону от 7 марта 1933 г. и других льгот не имеют. Это право может быть им предоставлено только в случае поступления их на работу по личному трудовому договору, причем стаж работы, дающий право на получение льгот, исчисляется в этих случаях с момента снятия ограничения в выборе места работы»[517]
. Складывалась парадоксальная и одновременно типичная для сталинской «политэкономии» ситуация: спецпереселенцы автоматически «отсекались» от пользования льготами, устанавливавшимися в виде поощрения за длительную непрерывную работу на одном предприятии, поскольку фактически по договорам ГУЛАГа с ведомствами «приписывались» к определенному предприятию, но мотивация их к длительному и производительному труду очевидным образом блокировалась, искажалась. Здесь определенно просматривается отмеченный выше оруэлловский принцип тоталитарно-бюрократического двоемыслия, если обратиться к тексту типового договора, заключавшегося органами НКВД с хозорганизациями на 1941 г. Один из основных его пунктов гласил: «4. Условия труда трудпоселенцев и членов их семей в части заработной платы, сроков ее выдачи, продолжительности рабочего дня, дней отдыха, отпусков, спецодежды, норм выработки, расценок, размеров прогрессивной и премиальной оплаты труда, техники безопасности, медпомощи на производстве устанавливаются на одинаковых условиях, существующих для аналогичных работ, выполняемых всеми другими рабочими данного предприятия»[518]. Однако совершенно очевидно, что сложившаяся иерархия неравенства в сфере трудовых отношений делала принцип «одинаковых условий» для трудпоселенцев и вольнонаемных работников чисто декларативным.В то же время в канун войны, на фоне общего ужесточения режима труда, вызванного принятием указа Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 г. «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений», стали возникать достаточно нестандартные ситуации, связанные с отношением местных управленцев к тем категориям трудпоселенцев, которые получали право на выезд из комендатур и тем самым покидали места прежней работы. Так, 21 августа 1940 г. зам. наркома внутренних дел СССР В. В. Чернышов обратился в Прокуратуру СССР с запросом следующего содержания: «При снятии с учета и освобождении из трудпоселков отдельных трудпоселенцев (детей, достигших 16-летнего возраста, вступивших в брак с нетрудпоселенцами и т. п.) некоторые хозяйственные организации, ссылаясь на Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 г., не отпускают их с работы.
В связи с освобождением из трудпоселка изменяется и правовое положение трудпоселенцев как в части выбора места жительства, так и работы.
НКВД СССР просит Ваших указаний о порядке применения Указа Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 г. к освобождающимся трудпоселенцам»[519]
.20 сентября 1940 г. зам. Прокурора СССР Г. Сафонов направил в НКВД ответ следующего содержания: «Учитывая, что трудпоселенцы в период нахождения в трудпоселках работают в хозяйственных организациях в порядке трудоустройства в соответствии с Положением о трудпоселенцах, а не по индивидуальным трудовым договорам, и что при освобождении их из трудпоселков и снятии с учета трудпоселенцев изменяется их правовое положение в части места жительства и работы, хозорганизации в таких случаях не вправе препятствовать их увольнению с работы»[520]
.