В обстановке, когда перспективы изменения статуса «детей кулаков» зависели от ряда условий, служба в Красной армии становилась для молодежи весьма привлекательной. Однако и здесь возникали своего рода коллизии. Постановление 1938 г. фактически «рассекло» трудпоселенческую молодежь на квазипривилегированную (те, кому исполнилось 16 лет после введения постановления в действие) и оставшуюся в дискриминируемом положении, которая оказывалась чуть старше этого возраста (17–20-летние). Ниже приводится одно из «писем во власть», автор которого пытался апеллировать к «вождю народов» в надежде доказать свое право на патриотизм.
10 ноября 1939 г. секретариатом И. В. Сталина было зарегистрировано письмо от спецпереселенца Михаила Егоровича Арапова (сохранен язык оригинала):
«Здравствуйте, тов. Сталин!
Я, Арапов Михаил Егорович, родился 1918 года, деревня Милованово Ордынского района Новосибирской области в семье середняка. Отец занимался крестьянством. В летнее время нанимал наемную силу в количестве 1–2 человек. В 1928 году отец умер. В 1929 году мать лишили права голоса[,] потому что она с начала коллективизации не вошла в ряды колхозников и отец держал наемную рабочую силу. В 1930 г. мать выслали для обжитья Нарымского края. Я также был выслан в Нарымский край. В 1936 г. я окончил неполную среднюю школу. За хорошую работу в колхозе меня в том же году направили в Мариинский сельскохозяйственный техникум. Но учиться мне не пришлось из-за того, что меня подстигла болезнь, которой я проболел четыре с половиной месяца. В марте месяце 1937 года я уехал на родину[,] куда и приехала мать. Ей дали свободный выезд из Нарымского края, потому что она вышла из годов. В настоящее время матери 60 лет. Она живет на родине.
В 1938 году органы НКВД увозят меня в Нарымский край. По настоящее время я работаю в Нарымском шпалозаводе на сплаве. Работаю честно. Прогула не имею.
В нынешнем году мои товарищи пошли защищать Нашу Родину. Мне так же хочется защищать Нашу Родину честно, как я работаю на сплаве. Меня (и многих из нас) неберут потому[,] что мы считаемся спецпереселенцами.
Прошу Вас, тов. Сталин, дать мне возможность выехать из Нарымского краю и вступить в ряды Красной Армии»[540]
.Из материалов дела следует, что Михаил Арапов действительно находился с матерью и младшей сестрой на спецпоселении, где получил разрешение выехать на учебу в Мариинский сельхозтехникум, однако из-за болезни учиться не смог. Весной 1937 г. он вместе с родственником приехал в Парабельскую комендатуру, чтобы навестить близких. Здесь, как это было принято на режимной территории, у Михаила изъяли документы и вновь поставили на спецучет. При этом его мать и сестра получили право на выезд из комендатуры, перейдя на иждивение к родственникам. Михаил бежал, был объявлен в розыск, и поскольку проживал и работал там, откуда высылалась семья, его задержали и этапировали в Парабельскую комендатуру.
Письмо Арапова достаточно оперативно было переправлено в ОТП (Новосибирск), откуда 1 декабря было отправлено и 19 декабря в комендатуру поступило следующее указание:
«Направляем при этом заявление т/п Арапова Михаила Егоровича, ходатайствующего о приеме его в РККА. Сообщите последнему, что дети т/п в РККА не принимаются, потому в просьбе ему отказано»[541]
. Примечательно то, что Михаил Егорович Арапов все-таки оказался в рядах РККА, но уже при совершенно других обстоятельствах, будучи призван на военную службу по мобилизации в июне 1942 г.[542]Влияние начавшейся войны в поведенческой сфере сказалось достаточно быстро. Если в канун войны молодежь стремилась использовать все предоставлявшиеся ей в связи со снятием со спец-учета каналы для социальной мобильности, то 14 ноября 1941 г. руководство ГУЛАГ разослало периферийным органам указание о необходимости активизировать проведение учета трудпоселенческой молодежи в качестве военнообязанных, мотивируя это тем, что молодежь «за последнее время в связи с военными действиями уклоняется от снятия с учета трудссылки во избежание мобилизации»[543]
. Так, согласно данным ОТСП УНКВД по Новосибирской области, на начало 1941 г. подлежало освобождению и снятию со спецучета 34 442 чел. из числа трудпоселенческой молодежи. В январе — апреле 1941 г. снятие с учета шло достаточно активно (рост с 13 347 до 29 126 чел.). Однако в августе — октябре число снятых с учета лиц выросло всего с 30 515 до 31 589 чел. На 1 ноября 1941 г. в комендатурах Новосибирской обл. еще оставалось около 3 тыс. чел., не подавших заявления о снятии с учета[544].