Маргиналы в советском социуме. 1930-е — середина 1950-х годов

Своеобразный срез настроений и поведений в переселенческой среде в начальные месяцы ведения войны дает датированное 13 июля 1941 г. информационное письмо секретаря Пудинского РК ВКП(б) Тарасенко в Новосибирский обком партии о положении в районе. Партийный функционер отмечал, что состав населения специфичен, значительную его часть составляли трудпоселенцы: из 49 колхозов 40 состояли из ссыльных крестьян. За три недели с начала войны в военкомат поступило 103 заявления с просьбой о зачислении добровольцами в ряды РККА, в их числе пятеро из числа трудпоселенческой молодежи. Далее, иллюстрируя примерами наличие не только патриотических, но и «антисоветских вылазок», Тарасенко писал: «Спецпереселенец (пос. Верх-Таванга) Смирнов А., 1919 г. рождения, подал заявление в военкомат о зачислении его в ряды РККА, а затем вслед шлет второе заявление, в котором говорит: „Я подал заявление добровольцем в ряды Красной Армии, прошу, чтобы не зачисляли, потому что я не желаю“. В пос. Яровое на митинге спецпереселенцы-колхозники ни один не высказался, и отказались принять решение, выражающее возмущение зверским нападением фашизма на СССР»[545].

Вряд ли секретарь райкома партии намеренно сгущал обстановку. «Бывшие кулаки» действительно не проявляли патриотических порывов. Но в этом поведении, скорее, сказывалась выработанная и закрепленная опытом 1930-х гг. осторожность при оценке спускаемых сверху директив. Аналогичным образом трудпоселенцы держали паузу и в 1939 г., когда осуществлялся перевод спецартелей на устав колхозов. В частности, и. о. секретаря Нарымского окружкома ВКП(б) Грикалов, информируя Новосибирский обком о том, как проходит данная кампания в округе, 17 февраля 1939 г. писал: «В Парабельском районе в отдельных артелях собрания проходили при гробовом молчании»[546].

Пессимизм как доминировавшее настроение в переселенческом социуме подпитывался и тем неблагоприятным хозяйственно-экономическим фоном, который сложился летом — осенью 1941 г. из-за последствий весьма масштабного весеннего паводка в Нарымском округе. В обзоре о положении в трудпоселках области за вторую половину 1941 г., датированном 4 февраля 1942 г., новосибирские чекисты были вынуждены констатировать: «Экономика колхозов в 1941 г. крайне низкая, так как вследствие весеннего наводнения посевная началась с опозданием, а в результате ранних осенних заморозков хлеб был сильно поврежден во всех колхозах, а поэтому урожай был очень низкий, в результате чего уже в настоящее время в колхозах ощущается недостаток продуктового хлеба и неполностью засыпаны семенные фонды.

Так, в Васюганском районе из 4523 га посевов трудпоселенческих колхозов полностью погибло 1472 га. В результате чего в 15 артелях на трудодни натурой ничего не распределяли. Также низкая денежная доходность, распределяют деньгами от 38 коп. до 2 руб. на трудодень. В тех же колхозах плохо обстоит дело с кормами, из-за сильного наводнения были затоплены сенокосные угодья, урожайность трав низкая, накошено сена только 30 902 ц вместо 2200 га по плану. <…> Из-за недостатка кормов в колхозах пало лошадей 113 шт., крупного рогатого скота 63 шт., овец 213 шт., свиней 117 шт.

Учитывая недостаток кормов и, чтобы не допустить падежа, 10 колхозов большую часть скота сдали в мясопоставки государству. В связи с вышеуказанными недостатками в колхозах наблюдаются массовые случаи невыхода на работы и невыполнение норм выработки. Аналогичное положение в большей части и других колхозов Нарымского округа»[547]. И хотя далее в отчете отмечалось, что положение в более южных комендатурах, не пострадавших от наводнения, лучше, чем в северных комендатурах, чекисты отдавали отчет в том, что «антисоветское настроение среди трудпоселенцев значительно выше, чем как было раньше»[548]

. Между тем очевидно, что к испытываемым переселенцами продовольственным и материальным трудностям добавлялась разверстка на сбор продовольствия и теплых вещей для нужд армии. Один из трудпоселенцев в ходе кампании по сбору теплых вещей заметил, что «теперь собирают теплые вещи, а позднее насильно будут отбирать». Другой, «проявляя ненависть к руководителям партии и правительства, говорил: „У нас нет теплых вещей для армии (указывая на портрет Кагановича), вот с таких нужно снимать, у них всего много“»[549].

Война сделала насущной и актуальной расширение мобилизационных форм использования потенциала трудпоселенцев не только за счет «социально близкой» власти молодежи, но и за счет переселенцев более старших возрастов. Наряду с «точечным» призывом, первой в кадровую армию с осени началась специфическая полувоенизированная мобилизация мужчин в строительные батальоны. Так, по данным ОТСП ГУЛАГ на 15 октября 1941 г., на 301 призванного в кадровые части РККА пришлось 2917 трудпоселенцев, призванных в военно-строительные части[550].