Приведенные выше статистические распределения носят относительный характер, поскольку демонстрируют прежде всего спектр настроений и определение среди них доминировавших, устойчивых и периферийных. Среди безусловно доминантных следует отметить настроения апатии, пессимизма и неверие в позитивные перспективы своего существования (доля высказываний группы Б) — от 34 до 75 %, ожидания и слухи (группа А) — от 10 до 30 %, сравнения и оценки — от 10 до 38 %. Призывы к протестным действиям занимали «периферийное» место в общей структуре суждений. Таким образом, даже в таком, достаточно упрощенно формализованном виде определяется ядро настроений внутри крестьянского ссыльного социума — это пессимизм, порождавший, с одной стороны, ожидания и слухи, сравнение с «другими мирами» (прошлыми и заграничными), с другой — стремление к действию. Выделенные группы настроений взаимосвязаны. Так, ожидания и слухи тесно переплетались со сравнениями. В частности, наиболее упорными слухами и ожиданиями были те, что оказывались связанными с «беспросветной» колхозной жизнью: роспуск колхозов ожидался либо как давление на советский режим со стороны союзных государств, прежде всего Америки, либо как уступка власти народу, победившему в жестокой войне. Другим источником ожиданий были некоторые внешние атрибуты, напоминавшие о прежнем, царском режиме (ношение погон в армии, разрешение на открытие церквей и т. д.). Сравнительные характеристики лежали, как правило, в плоскости «дореволюционный и постреволюционный уклад жизни» и для крестьян выражались в следующих категориях: советская власть хуже барщины, большевики — мироеды и т. д. Ожидания и надежды, связанные с разрешением религиозных обрядов, вызывали к жизни деятельные призывы, в частности, отказ от работы в воскресенье и в дни религиозных праздников. Ряд слухов вырастал из патерналистских стереотипов, будто бы первые лица государства по радио или через газеты объявили об открытии рынков, роспуске колхозов, освобождении спецпереселенцев и т. д. Призывы к протестным действиям зачастую фиксировались как недоверие к власти и носили ситуационный характер — отказ от участия в реализации государственного займа, призыв не голосовать на выборах или вычеркивать из бюллетеней коммунистов, бастовать против непосильной работы, выходить из колхозов, не дожидаясь их возможного роспуска, и т. д. Встречались единичные случаи, фиксировавшие реалии Гражданской войны в неожиданной проекции на современную ситуацию — союзники выступают за сохранение советской власти, но без коммунистов.
Своеобразный синтез ожиданий и опасений весьма рельефно представлен в сообщении одного из осведомителей, который приводил часть разговора с ним одного из «бк» (Верхне-Кетский р-н) 11 мая 1945 г.: «Вчера по радио передавали, что воскресенье не рабочий день и чтобы везде открыли церкви и проводили моления народа. Уже теперь начинаем жить по Американски.
Америка помаленьку нажимает на Советских управителей, что она захочет, то и будет. Если у Советской власти ничего не сменится, тогда мы пропали, никто нас отсюда, из этого проклятого Нарыма не отпустит. Если же по-настоящему Америка потребует отмены Коммунизма и это свершится, тогда уж мы заживем, для нас ничего не значит, что у нас все отобрала Советская власть и сюда в Нарым выслала.
А если Советское правительство не подчинится Америке, то она под силой оружия может заставить.
Советский союз с победой вышел в войне с Германией благодаря помощи со стороны Америки, а если бы не Америка, то давно бы немец гулял в Москве»[588]
.Текст приведенной выше цитаты несет на себе печать политико-цензурной обработки чекистами рядового осведомительского донесения. Здесь расставлены акценты, дабы передачей содержания обезопасить себя: все слова, определяющие власть («Советская(ое)») и идеологию («Коммунизм»), выделены соответствующим образом. В то же время очевидно и то, что информатор зафиксировал и противоречивую реальность сознания спецпереселенца, который ждет перемен и одновременно не верит в их осуществление. Спецпереселенец «завис» в своем ожидании, но тип его мышления традиционалистский — одна власть «все отобрала» и «в Нарым выслала», изменить ситуацию может только другая, более сильная власть.