Маргиналы в советском социуме. 1930-е — середина 1950-х годов

Уклонение верующих от уплаты налогов в 1930-е гг. В сентябре 1926 г. и январе 1927 г. секретарь Комиссии по проведению Декрета об отделении церкви от государства при ЦК ВКП(б) и начальник 6-го отделения СО ОГПУ Е. А. Тучков подготовил для руководства страны две докладные записки по вопросу взаимоотношения советской власти и сект[276]

. Такое внимание к неортодоксальным, преимущественно протестантским, конфессиям диктовалось подготовкой в это время постановления ЦК ВКП(б) «О сектантстве»[277]. Одним из основных вопросов, обсуждавшихся в связи с подготовкой данного постановления ЦК ВКП(б), была проблема официальной регистрации «под видом сект и религиозных групп» организаций, не признающих выполнение государственных повинностей. Хотя в первую очередь речь здесь шла о наиболее остром вопросе — признании обязательности для верующих военной службы с оружием в руках, наряду с ним был поставлен вопрос об отказе уплаты налогов по религиозным убеждениям. И если в докладной записке Тучкова от 24 сентября 1926 г. упоминаются только два случая отказа верующих от уплаты налогов, то записка от 26 января 1927 г. уже в значительной степени была посвящена проблеме религиозного «саботажа» налогообложения. В ней Тучков пришел к выводу о том, что «регистрация групп и общин, отказывающихся от выполнения государственных повинностей под религиозным флагом, повлечет за собой в ближайшие годы не только массовое возникновение анархо-непротивленческих сект, но и внесет неустойчивость в осуществление принятых решений[278]

^опризнании и выполнении государственных повинностей».

В качестве наиболее ярких примеров «попыток социально-враждебных нам элементов использовать легальные возможности для организации групп, отказывающихся от выполнения государственных повинностей под видом религиозных сект» Е. А. Тучков привел заявления членов двух новообразовавшихся сект[279]

в Чувашской обл. и на Кубани, демонстративно уничтоживших все свои документы, полученные за время советской власти, и обратившихся в местные органы с требованием «исключить их из списков граждан СССР и не посылать окладных листов, т. к. они по „религиозным убеждениям“

налогов платить не будут». Аналогичным образом повели себя штундисты[280] с. Кирилловка Володарской волости Акмолинской губернии, отказавшиеся от приема окладных листов и уплаты сельхозналога, который был ими внесен только после назначения торгов описанного финорганами имущества. Отказ от платежа налогов верующие объяснили религиозными убеждениями, «исключавшими, по их мнению, [возможность] иметь дело с „неверными“».

Несмотря на весь пыл и страсть записки Е. А. Тучкова, совершенно ясно, что случаи отказа от уплаты налогов по религиозным убеждениям во время нэпа были эпизодическими. Баптисты, евангельские христиане, меннониты, адвентисты, молокане и духоборы в массе своей регулярно выплачивали налоги, тем более что уплата налогов не противоречила христианской догме, требовавшей отдать «кесарю кесарево». Таким образом, запрет регистрации религиозных организаций, отказывающихся от уплаты налогов, зафиксированный в постановлении ЦК ВКП(б) «О сектантстве» от 7 апреля 1927 г., носил преимущественно превентивный характер.

Ситуация коренным образом изменилась в первой половине 1930-х гг., когда деятельность «сектантов», сопротивлявшихся вступлению в колхозы и агитировавших за отказ от уплаты налогов и выполнения государственных обязательств, стала причиной серьезной обеспокоенности как местных властей, так и высшего партийно-советского руководства страны. Особую тревогу у них, особенно на завершающем этапе коллективизации, стала вызывать способность «сектантов» выполнить роль объединяющего фактора и вождя для единоличников.

К 1934 г. приблизительно треть крестьянских хозяйств России сохраняла свое единоличное состояние, адаптировавшись к новой социально-экономической обстановке. Это обстоятельство расценивалось руководством страны как главная причина замедления темпов коллективизации, что, в свою очередь, привело к смене государственного курса в деревне, ориентированного с середины 1934 г. на полную ликвидацию группы крестьян-единоличников. В качестве главного рычага ликвидации единоличных хозяйств выступало налогообложение, которое, по авторитетному мнению историка российского крестьянства В. А. Ильиных, стало с этого времени носить в их отношении реквизиционный характер[281]. Резкое увеличение ставок сельскохозяйственного налога для единоличников, а равно самообложение и сборы на нужды культурно-бытового и жилищного строительства, изменение принципов их привлечения к обязательным поставкам зерна, молока и мяса, введение осенью 1934 г. дополнительного («единовременного») налога на единоличные хозяйства, а также право судебных органов производить конфискацию имуществ единоличников в случае невыполнения ими денежных налогов и государственных поставок привели к разорению и резкому сокращению числа единоличных хозяйств[282].