Маркос Рамирес

Как-то вечером я отправился с ними сражаться против мальчишек из предместья Эль Лаберинто, окопавшихся на пастбище, посреди которого высилось укрепление из досок и старых дранок. Наша атака была отбита по всему фронту, и мы поспешно отступили с серьезными потерями. Мне достался сильный удар камнем в левое плечо. С большим трудом мы перестроили наши ряды, чтобы немедленно возобновить наступление, но уже с другой стороны, и неожиданно напасть с тыла на беспечного противника, который, по-видимому, радостно праздновал победу. Перелезая через заборы и ограды, мы сделали огромный круг и остановились поодаль от противника, решив выслать патруль в пять человек — выследить врага и собрать сведения, необходимые для разработки плана предстоящей атаки.

На мою долю выпало идти с патрулем под командой смелого паренька по прозвищу Курносый-Гангочес. Мы пересекли обширную и темную кофейную плантацию и, переходя под прикрытием деревьев на другую улицу, неподалеку от одинокого домика заметили двух неприятельских разведчиков; пригнувшись, они осторожно шли нам навстречу, прижимаясь к той же изгороди, через которую мы собирались перелезть.

— Перехватить их! — вполголоса скомандовал Курносый-Гангочес и приказал быстро и бесшумно перепрыгнуть через забор и спрятаться там среди деревьев. Сам же он проскользнул по кофейной плантации, вышел совсем рядом с домиком и спрятался за бочкой, стоявшей у стены. Его план был, как мне казалось, прост: дать неприятельским разведчикам пройти, а потом следовать за ними, тогда как мы должны окружить их, взять в плен и допросить.

Оба вражеских лазутчика, согнувшись, продолжали приближаться один за другим. Первый поравнялся с бочкой и пошел дальше, но когда проходил второй, Курносый неожиданно выскочил и ударил его сзади кирпичом по голове. Мы выбежали из укрытия, бросились на первого, схватили его и вместе с пленным, довольные успехом, направились к дому. Но тут мы остолбенели: второй разведчик, скорчившись, лежал на животе в луже крови, которая постепенно увеличивалась, стекая в уличную канаву. Наш пленник кинулся к лежащему, обнял его и с отчаянием закричал:

— Убили моего братишку! Убили моего братишку!.. Боже мой, что же я скажу маме?

Курносый-Гангочес не появлялся, — с перепугу он скрылся меж кофейных деревьев. Мы с трудом сдерживали слезы. Дрожа, но стараясь овладеть собой, я сказал наконец с робкой надеждой:

— Может быть, он еще жив!.. Надо не мешкая отнести его домой к Мигелю, бегом!

Мигель стоял и плакал рядом со мной; все мы знали его мать — толстую, смуглую и добрую женщину, жившую в доме аптекаря, неподалеку от вокзала Пасифико. При моих словах ребята вышли из оцепенения, тотчас подняли и понесли мальчика. По дороге мы пережили тысячи страхов, представляя, как нас схватят полицейские и привлекут к ответственности за случившееся.

Когда мы вошли в дом, мать Мигеля от ужаса едва не потеряла сознание, хотя раненый уже стал подавать первые признаки жизни. Опасаясь, как бы ее сыну не пришлось отвечать, если состояние мальчика ухудшится, она побежала за аптекарем.

Мы сидели на обочине тротуара, дожидаясь результата осмотра, и по-дружески разговорились со старшим братом раненого. Их было всего двое в семье, они тайком убежали из дому, чтобы принять участие в битве. Он с трудом уговорил братишку пойти на ночную вылазку. Отец их — владелец магазина, а живут они в предместье Эль Лаберинто, занимая богатый дом в глубине сада.

Наконец появился раненый; голова его была перевязана, лицо бледно, но он улыбался. Мы отправились с братьями и проводили своих бывших пленников почти до самого их дома. Раненый мальчик, которому старший брат рассказал обо всем происшедшем, поблагодарил меня и позвал зайти как-нибудь к нему, обещая показать отличную коллекцию бабочек.

Мог ли я предполагать в ту ночь, что много позже, почти тридцать лет спустя, мы снова встретимся друг против друга с оружием в руках и что именно он с остервенением потребует моей головы?

О Курносом-Гангочесе я узнал, что вскоре после нашей неудачной вылазки он, нанявшись моряком на торговое судно, ушел бродить по свету; бедняге пришлось умереть вдали от родины, где-то в Колумбии, в карантинном бараке для больных оспой.

Вернувшись той ночью домой, потрясенный происшествием, я дал себе клятву никогда больше не принимать участия в мальчишеских битвах. Повесив боевое оружие на стену, я решил из бойца превратиться в охотника за птицами, пользуясь приобретенной на полях сражений меткостью стрельбы из рогатки. В этой новой профессии я научился творить чудеса — правда, за счет бедных ийгуирро, скромных голубых вьюдит и других несчастных пичуг, селившихся на высоких и густых деревьях аллеи Сементерио.

Среди ребят я завоевал славу одного из самых ловких и метких стрелков из рогатки. Это необыкновенно льстило моему самолюбию, я вел себя спесиво и зачастую бился об заклад с товарищами по охоте.