Маркос Рамирес

Откуда пришла ко мне эта страсть к чтению, надолго превратившаяся в настоящую болезнь? Мне кажется, я унаследовал ее от матери. Окончив всего лишь один класс, она много читала и, несмотря на бесчисленные заботы, всегда находила время для книги.

V

За исключением той счастливой поры, когда я учился в первом классе в Алахвэле, я всегда был буйным, нерадивым и невнимательным учеником. Меня часто наказывали в школе; влетало также и дома, когда дядя Сакариас получал письменные жалобы, подписанные учителем или самим директором. Но исправить меня поркой не удавалось. Мои отметки по всем предметам, даже по родному языку, были на редкость плохи — меня губило дурное поведение. Мать сильно кручинилась — ей так хотелось, чтобы я стал отличным учеником, как Томасито, ее младший брат, которого все Рамиресы без устали хвалили и ставили в пример как прилежного и способного ученика. Но я на такого рода примеры не обращал никакого внимания.

Поступив во второй класс школы «Порфирио Бренес», я зачастую пропускал уроки и убегал купаться на далекую заводь, прозванную нами Водопоем. Чем больше мне попадало за купание, тем чаще я исчезал из дому, чтобы научиться плавать, — так хорошо мне запомнился злополучный день на реке Эль Брасиль.

Водопой был излюбленным местом сборища всех мальчишек — от чистильщиков сапог до школьников. Мне довелось пережить там немало тяжелых минут: ребята постарше норовили поймать такого малыша, как я, и бросить его, точно куклу, вниз с высокого обрыва, чтобы затем полуживого вытащить из воды.

Иной раз в разгар такой забавы неожиданно слышался крик:

— Полиция! Полиция!

Мальчишки, подхватив одежду, переплывали реку и голыми пробегали через прибрежные лужайки и кустарники, чтобы одеться подальше, в уединенном уголке.

Несмотря на все переживания и страхи, я продолжал частенько ходить к Водопою и научился наконец плавать как рыба.

Четыре года я посещал школу «Порфирио Бренес» и все четыре года вместе с товарищами бесновался на реке. Едва мы выбегали на луг, от которого было еще далеко до водоема, как все срывались с места и мчались наперегонки, ибо горе тому, кто последним прыгнет в воду! Мчались мы как угорелые, на ходу стаскивая одежду, чтобы поскорее нырнуть прямо в заводь, — вода бурлила и пенилась от нашего бурного натиска. Как-то раз неизвестный злоумышленник свалил каменную глыбу в глубь заводи. И вот, разбежавшись как обычно, я вместе с другими прыгнул с высокого обрыва и сильно поранил лицо и грудь о камни. Не помню, как мне удалось выбраться из воды и броситься на траву лужайки — я обливался кровью и корчился от нестерпимой боли.

Донья Анита, учительница третьего класса, чуть было не положила конец моей привычке удирать на реку с уроков. Мы возвращались с Водопоя в часы, когда кончались занятия в школе, и по дороге, набрав пригоршнями пыль, натирали ею лоснившиеся от чистоты руки и ноги, чтобы скрыть следы купания. И не раз, подходя к переулку близ аптеки «Ла викториа», товарищ, шедший впереди, оборачивался ко мне со словами:

— Тебе везет как утопленнику, Маркос! Там торчит Жаба и разговаривает с твоей матерью!

Я испуганно выглянул из-за угла. В самом деле, стоя в дверях нашего дома, донья Анита беседовала с моей матерью, жалуясь, что в этот день я снова пропустил занятия.

— Проклятая старуха! — сказал я, разозлившись. — Из-за ее длинного языка мне всегда достается!

Иногда я мстил учительнице. Время от времени мать посылала ей какое-нибудь блюдо из кукурузы или только что приготовленный домашний мармелад; я же преспокойно съедал вместе с друзьями подарок, мыл тарелки и, вернувшись домой, говорил матери:

— Донья Анита сказала, что очень вкусно, и передает тебе большое спасибо.

— Правда, она сказала так?

— Конечно… Видела бы ты, как ей понравилось!

Так в результате были довольны и моя мать и я.

Несмотря на строгость дяди и его постоянный надзор, я почти никогда не учил уроков. Зачастую мне удавалось обмануть его: я притворялся, будто пишу или читаю заданное, а сам упивался книжонкой о Нате Пинкертоне или приключенческим романом Сальгари. На следующий день, когда учитель проверял домашние задания, я переживал мучительные, полные страха минуты.

Перейдя в четвертый класс, я попал к учителю по имени дон Севэро. Он и в самом деле был суров, даже слишком суров — словно хотел подчеркнуть значение своего имени[50]. Дон Севэро взял себе за правило каждое утро, начиная первый урок, вызывать к доске учеников для решения математических задач, сделанных накануне дома. Потом собирал тетради с заданиями и, сверив с результатом, полученным у доски, оценивал наши домашние работы.

Мне вначале эта система показалась чудесной. Раскрыв на коленях тетрадку и спрятав чернильницу в парте, я потихоньку переписывал с доски каждое действие. Так мне удавалось отлично решать все задачи по геометрии и алгебре и получать отметку «десять»[51]. Мать была счастлива, а дядя Сакариас так подобрел ко мне, что как-то даже повел в театр смотреть «Ветряные мельницы».