Маркос Рамирес

Однажды утром я, как обычно, думая о чем-то другом, машинально списывал с доски задачу, которую решал лучший ученик класса. Неожиданно я почувствовал, что меня рванули за волосы, и в тот же миг в ушах моих прогремел голос дона Севэро:

— Чем ты занимаешься, лодырь? Посмотрим, как ты будешь теперь списывать!

Дотащив меня за волосы до дверей класса, учитель сильным пинком в зад выбросил меня на середину школьного патио и, потрясая кулаками, прогромыхал:

— Стой здесь, не двигаясь, до конца уроков!

Солнце нестерпимо пекло, но я должен был стоять, как столб, жарясь под солнечными лучами и захлебываясь от бессильной ярости, в то время как первоклассники на переменах с шумным весельем бегали взад и вперед и издевались надо мной. А вечером меня ожидала дома новая неприятность. Дон Севэро, не ограничившись наказанием, послал дяде письмо с объяснением, каким жульническим путем я получал раньше хорошие отметки.

Этот донос, так некстати попавший дяде, взбудоражил весь дом и, разумеется, стоил мне отменной порки. Кроме того, дополнительно целую неделю мне пришлось ложиться спать в четыре часа дня.

Немного спустя — можно сказать, совсем случайно — я влип в новую, весьма опасную историю.

Недалеко от школы находился пустырь, густо заросший какими-то незнакомыми растениями; из их молодых, ломких побегов вытекал белый густой сок. Раз после окончания уроков близ пустыря остановились оба брата Сибаха и трое Самора и принялись соком этого неведомого растения «крестить» проходивших мимо школьников. Я, конечно, поспешил оказать им помощь в столь благочестивом деле. Каждому захваченному в плен мальчишке мы мазали на физиономии три креста, приговаривая:

— Во имя отца… и сына… и святого духа!

Под вечер, когда стало смеркаться, мать послала меня в аптеку за спиртом; торопясь поскорее вернуться к увлекательной книжке, я схватил деньги, бутылку и стрелой понесся по улице. Через мгновение я уже был у дверей «Ла викториа», но тут я остановился как вкопанный, потом в испуге отпрянул назад. В аптеке стоял грозный дон Севэро, успокаивая рыдавшую сеньору; аптекарь же был занят мальчишкой, у которого на вздувшемся лице алели огромные полосы крест-накрест!

С ужасом подумал я об остальных ребятах, которым мы нарисовали кресты этим проклятым соком, и у меня блеснула мысль: теперь уж нас обязательно и не мешкая выгонят из школы! Тут я помчался к пустырю, сорвал ветку и намазал себе на лице три креста — правда, поменьше. А за спиртом отправился уже в другую аптеку.

Когда я пришел домой, лицо у меня горело, как рана, посыпанная солью. Немедля улегся я спать и натянул на голову простыню; стиснув зубы, я молча переносил жгучую боль; понемногу жар утих, и мне удалось наконец заснуть. На следующий день, увидев мое вспухшее лицо, мать не на шутку встревожилась, но я поторопился ее успокоить:

— Пустяки! Вчера в аптеке я потер лицо душистой водой и обжегся… Но вот уже жар спал и скоро исчезнет опухоль.

— Но боже! — воскликнула мать. — Как же ты теперь пойдешь в школу? Не лучше ли остаться дома и полечиться?

— Нет! Нет! Я не хочу пропускать занятия! Это пустяки! — настаивал я, очень удивив мать своим неожиданным рвением.

Едва я пришел в школу, перед началом первого урока, как звук колокола, созывавшего учеников на общее собрание, бросил меня в озноб. Лишь я один из всех ребят догадывался о причине этого собрания. Мы побежали в патио и, построившись, образовали огромный квадрат напротив канцелярии. Через минуту в патио вошел директор школы, дон Патросинио, в сопровождении родителей, за которыми следовала кучка ребят с пылающими, обезображенными лицами. Директор, нахмурив брови, остановился перед нами, потребовал тишины и раздраженным голосом произнес:

— Вчера вечером несколько безобразников, осквернив своим поведением честь ученика, совершили чудовищный, дикий поступок, который покрывает позором данный очаг просвещения. Негодники, злоупотребляя своим превосходством в силе, с помощью ядовитого растения обожгли и изуродовали лица своих товарищей, вот этих мальчиков, которых вы видите перед собой. Это зверство будет сурово наказано, дабы ничего подобного никогда больше не повторялось в нашей школе! — И, обернувшись к группе «окрещенных», директор приказал им:

— Вглядитесь хорошенько, мальчики! Укажите этих озорников, этих дикарей, которые напали на вас вчера!

Первым, на кого указали пострадавшие, был Хосе Сибаха. Дон Патросинио схватил его за ухо и почти волоком потащил под навес:

— Иди-ка сюда, дружочек! Стой вот здесь, чтобы тебя могли видеть все ученики!

За Хосе последовал его брат Чендо, которого вытащили таким же манером, а затем оба брата Самора. Не дожидаясь, пока меня выволокут, я сам вышел из строя, подошел к директору и, набравшись храбрости, спросил:

— Мне тоже идти, дон Патросинио?

Посмотрев на меня, директор развел руками.

— А почему у тебя лицо опухло? — спросил он с удивлением.

— Мне хотелось узнать, какое действие оказывает этот сок, и я немножко помазал себе лицо! — схитрил я, заранее тщательно придумав ответ.