Все это укладывалось в рамки восторженной, но все же неопределенной поддержки русской революции – поддержки, обусловленной главным образом заинтересованностью германской социал-демократии в том, чтобы свержение российской монархии создало повсюду в Европе более благоприятную атмосферу для распространения демократии и международной разрядки. Подобная позиция маскировала центральную проблему немецкой социал-демократической партии и профсоюзов: что должно предпринять рабочее движение в Германии ради поддержки революции, или, точнее, следует ли немецкому рабочему движению перенять формы борьбы русского пролетариата для борьбы с капитализмом и государством в Германии. Именно поиски ответа на эти вопросы вызвали в германском рабочем движении процесс глубокого размежевания. Так дискуссия о революции в царской империи переросла в ожесточенный, доходящий до раскола спор о революции в Германии.
Разногласия обострились, когда обсуждение непосредственно коснулось оценки тех последствий, которые могло вызвать в Германии применение массовых форм борьбы русского пролетариата, и особенно массовой забастовки. По мнению радикального крыла партии (Роза Люксембург, Карл Либкнехт, Клара Цеткин, Франц Меринг, сам Каутский), пример русской массовой забастовки служил «уроком» немецкому пролетариату, долг которого состоял в том, чтобы приготовиться к наступательным действиям, выйдя за рамки традиционной парламентской и профсоюзно-экономической стратегии с целью достижения крупных политических перемен (на первое место при этом ставился вопрос о реформе избирательной системы на основе принципа «трех классов»). Такая позиция левого крыла вызвала резкую реакцию «свободных профсоюзов», в результате которой в центр споров выдвинулся не только вопрос о формах борьбы, но и вопрос об отношениях между партией и профсоюзами.
Самым авторитетным органом радикального крыла являлась в то время газета «Лейпцигер фольксцайтунг», где ответственным редактором был Меринг. Выступления этой газеты с изложением позиции левых не замедлили вызвать ответ профсоюзов, бывших на практике прочной опорой ревизионизма и реформизма. В общем, все течения немецкого рабочего движения были едины в поддержке попытки русского пролетариата положить конец ненавистному самодержавию, но отнюдь не были едины в одобрении и усвоении русских методов борьбы. Вот что писала «Лейпцигер фольксцайтунг» 2 февраля 1905 года:
«Влияние столь грандиозного события, как русская революция, выходит далеко за пределы Российской империи, и Германия является тем государством, которое более чем какое-либо иное восприимчиво к этому влиянию… Русская революция знаменует конец нынешнего спокойного существования. Она открывает перспективы огромного значения и ставит нас перед вопросами, решение которых потребует полного напряжения всех наших сил и поднятия революционного инстинкта немецкого рабочего класса на новый уровень»[236]
.Еще категоричнее были следующие слова:
«Русская революция вносит новый элемент в методы борьбы международного пролетариата… Русские рабочие показали рабочим Западной Европы, как следует на практике проводить ту всеобщую забастовку, о которой велось столько дискуссий… Подобная всеобщая забастовка… и есть организованная революция, есть выступление пролетариата как класса. Всеобщая забастовка, массовая политическая забастовка, представляющая собой в Западной Европе крайнюю и последнюю форму классовой борьбы в экономико-политическом плане, ныне образцово применяется русской социал-демократией»[237]
.