«Изменение земного облика не было результатом некоей грандиозной геологической катастрофы; лишь микроскопические революции внутри атомов, неощутимые и невидимые даже через микроскоп, преобразуют мир и создают энергию, которая, высвободившись однажды, становится причиной грандиозной катастрофы. Маленькая, незаметная, что называется, текущая работа – вот подлинно революционный труд»[667]
.В этой констатации значимости «малого», содержательности микроизменений и «неуловимых» преобразований следует отметить не столько вероятную или предполагаемую ограниченность данной параллели с физическим миром, сколько явственно просматривающуюся, хотя и не сопровождающуюся аналогичными последствиями преемственность с традицией Энгельса – Ленина[668]
. То, что действительно важно, так это часто упускаемая из виду связь рассуждений Бауэра с культурной обстановкой «большой Вены», связь, которую не разрушили ни война, ни революция, ни кризисы. Не обходится здесь и без концепции переходности (на основе молекулярной диффузии «элементов» нового общества), с которой Бауэр выступил в 1918 году в предисловии к книге Густава Экштейна «Марксизм на практике»[669]. Трактовка процесса преобразования капиталистического общества в социалистическое не как результата действия некоего единого и однородного логико-исторического механизма, а как следствия роста и распространения эндогенных факторов изменений в производственных и властных отношениях, с одной стороны, предполагает в теоретическом плане эмпирико-аналитическое расчленение морфологического предвидения Маркса, а в политическом плане – преодоление некой мистической альтернативы между «реформой» и «революцией», а с другой – не означает выбора в пользу эволюционизма, согласно которому, социализм якобы можно осуществить «гомеопатическими дозами»[670].Но как раз этот невралгический переход от методологических и эпистемологических предпосылок к политико-практическим последствиям и привел к трещине в духовном единстве (Geistesgemeinschaft) австромарксизма. И здесь своего рода отправным пунктом периодизации, водоразделом между разными радикальными группами и позициями является мировая война.
3. От диаспоры в «национальном вопросе» к коалиционному правительству
Для того чтобы дать правильную и действительно критическую оценку австромарксизму, необходимо одновременно рассмотреть оба вышеизложенных вопроса. Речь идет о преждевременности отказа «молодой венской школы марксистов» от культуры периода кризиса, которая на достаточно высоком уровне выражает сложность капитализма, видоизменяющегося и преобразующего в динамике своего развития элементы «научности» и «организованности». Речь идет также о собственно «структурном» аспекте кризиса и распаде габсбургской империи, в ходе которого высвобождается центробежная энергия разных национальностей[671]
.Впрочем, сам Бауэр предложил ключ к прочтению «истории австромарксизма» в уже упоминавшемся некрологе памяти Макса Адлера, скончавшегося в 1937 году. Прежде всего он подчеркнул преимущественно политический характер работы по упорядочению философии, предпринятой в начале века группой сторонников австромарксизма, и в частности Максом Адлером. В отличие от целого ряда представителей интеллигенции и лидеров социалистического движения – таких, как Конрад Шмидт, Штаудингер, Форлендер, Курт Айснер и, наконец, сам Бернштейн, – Адлер, по мнению Бауэра, твердо защищал рабочее движение от влияния каких бы то ни было прагматических и эволюционистских принижений роли политики. «В отличие от ревизионистов он не смешивал эклектически неокантианство с марксизмом. Напротив, он использовал приемы кантианской критики познания для защиты марксистского учения об обществе от какого бы то ни было разбавления его ревизионизмом, отстаивая социализм от какого бы то ни было этического обоснования»[672]
. Далее Бауэр указал на политический разрыв в период войны и революции: «Война и революция разбили духовное единство (Geistesgemeinschaft) „австромарксистской школы“ того времени: в 1914 – 1918 годах Реннер и Гильфердинг изберут различные с Адлером пути»[673].