Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск первый

Таким образом, уже в первом десятилетии столетия австромарксизм слагается в целостную теоретико-аналитическую систему, несводимую к простой разновидности того, что неточно называется «каутскианством». Это свидетельствует о его богатом, многообразном и оригинальном культурном опыте, который делает неприемлемым схематический подход к так называемому марксизму II Интернационала. В свою очередь этот анализ должен устранить большую часть традиционных предрассудков, существующих в политике и историографии, ему надлежит сделать австромарксизм доступным для понимания его внутреннего многообразия и региональных особенностей[674]

.

Но лишь начиная с 1914 года в результате столкновения с животрепещущими проблемами, поставленными перед европейской социал-демократией теорией и практикой ленинизма, как и в свете задач управления экономикой и государством после падения габсбургской империи австромарксизм приобрел определенное политическое лицо. Поэтому не случайно, что, как вспоминал Бауэр в одной своей анонимной статье 1927 года[675]

, как раз накануне мировой войны в буржуазных кругах Центральной Европы заговорили об австромарксизме как об опасной промежуточной тенденции между линиями реформистской социал-демократии и большевизма.

Выше уже упоминалось о быстром процессе политизации, который в тот период привел Бауэра к позиции, определенно расходящейся с позицией Реннера. Последний полагался тогда на возможность проведения институциональной реформы при сохранении прежнего национального состава в рамках габсбургского государства. В статье, опубликованной в «Дер кампф» за январь 1918 года в качестве ответа на грандиозную волну забастовок за немедленное прекращение войны, Бауэр выступил в поддержку требования наций на самоопределение. Атака на реннеровскую программу «региональной автономии», заклейменную как символическое выражение «реформизма», приведшего к «расколу мирового интернационала и партии в целом»[676]

, несомненно, являла собой политический акт решающей важности. И есть возможность проследить теоретические предпосылки этого значительного явления, обратившись к книге по национальному вопросу, написанной Бауэром в 1907 году.

Отстаиваемая в этой книге теория трактует нацию с точки зрения «общности судеб», совокупности постоянно изменяющихся культурно-исторических особенностей, самобытных по отношению к государству (подобно тому как конкретная коллективная воля не может быть отождествлена с абстрактной политической волей). Если абстрагироваться от конвергентного характера политического решения проблемы, эта теория существенно отличается от концепции Реннера, делавшего из нации, понимаемой как правосубъект, совершенно органический компонент плюралистического государства. Конвергентность практического решения национального вопроса в значительной степени способствовала отвлечению внимания от теоретического содержания концепции. В то время как Реннер посредством критики «атомистически-централистской», как он выражался, концепции Бауэра пришел к органистическому пониманию государства как динамического средоточия плюрализма нации[677]

, Бауэр избрал генетический подход, с помощью которого он рассматривал нацию вкупе со сложной системой классовой борьбы, сопровождающей развитие общественной формации. Отсюда его теория национальной вражды как «видоизмененной классовой вражды» и его знаменитое «пробуждение наций без истории»[678].