Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск первый

Другим элементом теории нации Бауэра, отличавшим ее от теории Реннера, является указание на тесную взаимосвязь между эпохой организованного капитализма, с ускоренным ростом картелей и трестов и изменением функции национальной проблемы, которая, не будучи разрешена буржуазией, становится одним из предпочтительных направлений и сфер борьбы рабочего класса. Отсюда понятно, почему Ленин взял под защиту Бауэра (а вместе с ним Экштейна и Паннекука) от критических выступлений Розы Люксембург[679]. Несмотря на «неогармонистические» искажения теории Маркса (которые будут поставлены в вину бауэровской интерпретации схем воспроизводства в ходе дискуссии об империализме и накопления капитала[680]

), Бауэр независимо от Гобсона наметил канву анализа, возобновленного и углубленного три года спустя Гильфердингом в его работе «Финансовый капитал»[681]. Если не считать искажений психологического типа, сурово осужденных Лениным в работе «О праве наций на самоопределение»[682]

, то исследование Бауэра еще до начала войны давало ключ к отнюдь не плоскоэкономическому и узкоклассовому пониманию антиимпериалистической национально-освободительной борьбы, отложившейся на всей последующей мировой истории и обусловившей глубокую перестройку международных отношений. Поэтому в предисловии ко второму изданию книги, в 1924 году, Бауэр мог с полным основанием заявить: «Программа политического решения национального вопроса в Австро-Венгрии, предложенная мной в 1907 году, исторически исчерпана. Но мое историческое изложение генезиса и развития наций не потребовало исправлений в свете новых событий и исследований, оно лишь подтвердилось». «Пробуждение наций без истории», представленное им как «одно из наиболее важных явлений современного экономического и социального развития», действительно стало «одним из революционизирующих факторов нашей истории»[683].

Таким образом, даже на этой первой стадии Бауэр не разделял энтузиазма по поводу «габсбургского мифа» многонационального государства как орудия гармонического разрешения конфликтов. Подобный энтузиазм надолго укоренился у Реннера, который в 1918 году полемизировал с Фридрихом Мейнеке, отождествлявшим политическую волю нации со «стремлением к созданию территориальных наций», то есть представлял национальное волеизъявление как стремление к государственности (Wille zum Staat), о котором позднее будет говорить Герман Геллер, отрицая принцип самоопределения наций как утопию 1848 года[684]

. Эти темы, на которых акцентируется внимание в относящейся к 1914 году работе Реннера «Нация как правовая идея и Интернационал»[685], дополняются темой, которой также уделялось немало внимания. Имеется в виду тема государства как инстанции «общего управления» обществом, которое все более расщепляется под воздействием «особых» классовых интересов. Против такой интерпретации послевоенных изменений в структуре и функционировании государства (центральная тема всей литературы военного периода (Kriegsliteratur), которая, начиная с Трёльча и Зомбарта и кончая Пленге и Шелером, становится предметом дискуссий последующих лет о демократии и кризисе парламентаризма) решительно выступали Макс Адлер и даже сам Каутский[686]

. Этот последний говорил даже о «военном марксизме»[687], ссылаясь на то положение книги Реннера «Марксизм, война и Интернационал» (1917), где автор, доводя до логического завершения свою мысль, утверждает, что подлинное самоопределение (Selbstbestimmung), при котором осуществляется принцип «максимальной автаркии» и «гармоничного единства», может быть только государственным самоопределением.

Это утверждение становится понятным на фоне грандиозных трансформаций военного периода и найдет свое отражение в работах Реннера периода 20-х годов. В свете сказанного выше стремление «ввести в игру» классовую борьбу в эпоху организованного капитализма выражается в растущем антагонизме между экономикой, продолжающей служить интересам класса капиталистов, и государством, которое по мере возрастания своей роли в управлении обществом все более служит удовлетворению интересов пролетариата[688].