Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск первый

Не составляет труда обнаружить те связующие звенья, в том числе и терминологические, которые роднят развитие теоретических размышлений Бауэра с новыми позициями других представителей социал-демократической интеллигенции. Отрыв их от контекста означает неизбежную путаницу существенно отличающихся друг от друга понятий. Ведь и Каутский в эти годы также обосновывал свой тезис о неизбежности коалиционного правительства «состоянием равновесия»[719]. Однако, в то время как у последнего «состояние равновесия» охватывало целый исторический период перехода к «государству будущего» (Zukunftsstaat), полностью замещая таким образом «диктатуру пролетариата», у Бауэра это понятие характеризовало внутренне противоречивый, лишенный стабильности и кратковременный период, чреватый драматическими последствиями. Именно в этом смысле следует понимать мысль Бауэра о прямо пропорциональной зависимости между понятиями «равновесия» и «народной республики» (под которой подразумевается не окончательный вариант счастливого государства, отражающий «мелкобуржуазные иллюзии» относительно исчезновения конфликтов, а, скорее, динамическое искомое в лице послереволюционного австрийского государства, не являющегося «ни средством господства класса буржуазии над пролетариатом, ни средством господства пролетариата над буржуазией»[720]

).

Соразмерно тому, как политическая теория предполагала констатацию абсолютной новизны институциональной фазы развития, начавшейся в результате роста политической сознательности рабочего движения, нить бауэровских размышлений неизбежно переплеталась с тематикой большой социальной и политической науки, которая начиная с военных лет приступила к переоценке понятия «демократии» в свете трансформаций, происходивших в сфере государства и права. И именно Ганс Кельзен в очерке, посвященном «политическим теориям Отто Бауэра»[721] и опубликованном на страницах журнала «Дер кампф», обнаружил подводные течения в сторону «ревизии» понятия «равновесия классовых сил» применительно к Австрийской республике периода 1919 – 1922 годов. Возвращаясь к своим тезисам, выдвинутым четырьмя годами ранее в книге «Социализм и государство»[722]

, против которой остро полемизировал Макс Адлер в работе «Марксистская концепция государства»[723], Кельзен (отчасти уточняя и развивая свою позицию) предъявил Бауэру два обвинения: во-первых, существенный отход от «концепции Маркса и Энгельса о сущности, зарождении и упадке государства» (Маркс и Энгельс усматривали в последнем «специфическое орудие борьбы классов», которое отомрет по мере углубления коллективных начал и ликвидации классовых противоречий); во-вторых, опровержение собственной плодотворной и серьезной критики в результате апелляции к идеологии «конечной цели» путем фетишизирования химерического «государства будущего» с полной гегемонией рабочего класса[724]

. Идея демократического государства как «народной республики», как «бесклассового» государства, возражал Кельзен, не имеет ничего общего с теорией Маркса и Энгельса, согласно которой народное единство не что иное, как обманный маневр буржуазии[725]. Более того, обосновывая свой анализ на соотношении сил и, следовательно, полагаясь на количественную сторону «прогресса», связанную с завоеваниями класса трудящихся, Бауэр логически должен был допустить, что раскол произошел не столько в результате краха габсбургской империи и установления республики, сколько «в результате длительного процесса усиления позиций пролетариата, начавшегося задолго до войны»[726]

. Если рабочему классу удалось добиться сплочения сил еще до 1918 года благодаря фундаментальной реформе, в результате которой было введено всеобщее избирательное право, то это означало лишь количественное, а отнюдь не качественное отличие «послереволюционного» государства от «дореволюционного». Следовательно, «это государство лишь на одну ступень будет отличаться от той социальной формы (soziales Gebilde) будущего, которая соответствует социалистическому идеалу, и эта ступень может быть преодолена путем решительной реформы, а не обязательно в результате революционного перелома»[727]. «Классическому» революционному марксизму (законными душеприказчиками которого были, по мнению Кельзена, большевизм и его сторонники в среде австрийской социал-демократии, такие, как Макс Адлер[728]) Кельзен противопоставил принцип различия между возможностью и необходимостью. Последнюю он связал с еще в достаточной мере мифологически-идеологическим взглядом на современную историю, согласно которому «существуют принципиальные, качественные различия там, где в действительности существуют лишь количественные различия»[729], тогда как первую ассоциировал с более точным динамическим воззрением на социальный феномен, который благодаря этому действительно становится открытым для активной и сознательной реформистской деятельности.