Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск первый

Таким образом, Кельзен пытался рассматривать новое направление деятельности австрийской социал-демократии – при всех его противоречиях – как очевидную тенденцию к преодолению старой марксистской политической доктрины. Он не колеблясь определял эту доктрину как «анархическую теорию», свойственную «пока еще узкой оппозиции, не имеющей какого-либо влияния на государственное управление и ведущей свою борьбу с государством вообще» и означавшую «поворот от Маркса к Лассалю» посредством многозначительного признания, что «это государство может быть и, более того, есть „его

“ государство»[730]

. В соответствии со своей – во многом дальновидной – критикой того, что он считал нелепым пережитком, относимым к элементарному практически-идеологическому требованию не рвать пуповину, соединяющую современность с традицией, Кельзен ставил себе целью проведение четкой грани между рассуждениями Бауэра и «проленинским» философским радикализмом Макса Адлера. Это ясно из его работы «Маркс и Лассаль. Изменения в политической теории марксизма»[731]

, которая порой дословно воспроизводит мотивы его работы о Бауэре. В результате Кельзен четко отделил развитие идей Бауэра от философского «проленинского» радикализма Макса Адлера, связав его с позициями Кунова, Гильфердинга и Реннера, которые констатировали конец целой исторической фазы и приступили к последовательной, «конструктивной» переработке марксистской доктрины государства и права. По мнению Кельзена, Генрих Кунов (которого он считал «одним из лучших теоретиков марксизма») в своей опубликованной в 1920 году книге «Марксова теория истории, общества и государства» «покончил с политической теорией Маркса – Энгельса» и, оставив позади «полную полуутопической, полуанархистской революционности гипотезу о разрушении и отмирании государства», приступил к разговору о «новом государстве», «экономически и административно социалистическом»[732]

. Однако наиболее содержательную историческую мотивацию «поворота марксистской политической теории от анархизма к наиболее энергичному проявлению приверженности методам огосударствления» следует усматривать в программной работе «Проблемы времени», которой Рудольф Гильфердинг открыл в 1924 году свой журнал «Ди гезельшафт» (заменивший «Нойе цайт»). Кельзен нашел в суждениях Гильфердинга следующее важное теоретическое положение:

«В своей работе Гильфердинг указывает на изменившееся отношение рабочего движения и социализма к государству. Уже нет необходимости отрицать государство, но есть необходимость исследовать его в интересах рабочего класса. Весьма поучительно и справедливо то обоснование, которое он дает этому повороту. С его точки зрения, негативное отношение марксизма к государству до революции объясняется двумя следующими обстоятельствами: отрицанием государства, лишавшего пролетариат решающего с политической точки зрения права голоса, участия в формировании всеобщей воли и теорией господствующего класса, отождествлявшей конкретно-историческое государство с государством вообще»[733].

Обращение к суждениям Гильфердинга, несомненно, достигло своей цели. Особенно если учесть, что за тем значением, которое придается институциональному формализму в структуре концепции «организованного капитализма», обнаруживается та идея «активной стороны» как «контртенденции» и релятивизации «законов исторической необходимости», которая была в начале века оригинальным вкладом австрийской социал-демократии в дискуссию о ревизионизме. (Начиная со статьи 1915 года в «Дер кампф», где впервые введена концепция «организованного капитализма», эта последняя в дальнейшем излагалась Гильфердингом несколько раз: в общих чертах в ходе стратегических дебатов на Гейдельбергском съезде и в законченном виде два года спустя на Кильском съезде[734].)