Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск первый

«был также кризисом революционеров-анархистов и антибюрократов с двух точек зрения. Во-первых, многие из них присоединились к большинству социал-демократов, выступая в защиту своего отечества, по крайней мере в течение некоторого времени. Во-вторых, те, кто этого не сделал, оказали в целом совершенно неэффективное сопротивление войне, а в конце ее их попытки противопоставить большевикам революционное движение анархистского толка оказались еще менее удачными»[990]

.

Кроме того, большевизм оказался в условиях, позволивших ему пожать плоды кризиса, заняв довольно неопределенную позицию по отношению к анархистской мысли и движению. Этому способствовало относительно слабое распространение анархизма в России и вместе с тем тот парадоксальный факт, что для революционных волнений между Февралем и Октябрем было характерно активное участие анархистов, стремившихся к уничтожению всякой власти, от которой большевики не хотели и не могли отказаться: в результате как до, так и после захвата власти и в течение почти двух лет (1918 – 1919 годы) большевики на удивление умело использовали антиавторитарные и анархистские лозунги. Да и первые программные документы Коминтерна наводили на мысль о неизбежности социальной революции, которая сметет все социальные и политические структуры, выполняющие функции подавления. Главный упор в этих документах делался на необходимость «разрушить» буржуазные институты и на важность «прямого действия» и «открытой борьбы» против государства, а также на то, что пролетарскому строю в вопросах управления необходимо опереться на массовые организации, символизирующие самоуправление эксплуатируемых, то есть на Советы. А в тот момент, когда часть анархистов начала размышлять о важности «сознания» в революционной борьбе, большевики вдруг открыли значение «стихийности». Чрезвычайно интересно было бы ознакомиться с точными данными о распространении по странам «Государства и революции»; однако трудно отрицать, что эта работа Ленина, как утверждал Хоакин Маурин, является «связующим теоретическим звеном» между большевизмом, с одной стороны, и анархизмом и синдикализмом – с другой[991]

.

Позиция Ленина и большевиков в отношении анархистов и революционных синдикалистов не была продиктована лишь тактическим расчетом: она отражала гипотезу развития революционного процесса в европейских масштабах, в основе которой, как отмечалось, была модель России 1905 года, то есть модель «бурного и продолжительного движения масс, которое предваряет инициативы еще плохо организованных политических сил, заставляя их на практике перестроиться в соответствии с интенсификацией борьбы и с формами самоорганизации масс в виде Советов»[992]. В связи с этим сама концепция классовой партии вновь становилась предметом спора. В ранней своей работе, написанной весной 1919 года, Дьёрдь Лукач сводил сущность тяжелого кризиса, потрясшего рабочее движение в предыдущие годы, к тому, что «истинные цели и возможности действия пролетарского класса пришли в диалектическое противоречие с партийной организацией, внутри которой эти действия были единственно возможными», и видел признак зрелости «заключительной фазы» классовой борьбы в «полном разрыве с какой-либо деятельностью, ограниченной одной партийной организацией». Это свидетельствовало бы о том, что «пролетарское движение переросло рамки партии, что развитие производственных отношений позволяет пролетариату овладеть властью полностью»[993].