Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск первый

Когда перелистываешь документы и протоколы выступлений первого года существования Коминтерна, создается впечатление, что именно в тот момент, когда вера в неминуемость мировой революции была особенно сильной и когда в стратегии коммунистического движения ей отводилось особо важное место, концепция всемирно-революционной партии была наиболее размытой и неточной. Эта аномалия объясняется, безусловно, разными причинами. Объективные условия (изоляция России «санитарным кордоном», несостоятельность и слабость фракций и коммунистических партий в большинстве стран, невозможность влияния Коминтерна непосредственно на ход событий в ситуациях, которые представлялись революционными) сложились так, что в течение всего 1919 года Коминтерн был не тем «генеральным штабом мировой революции», которым надеялся стать, а лишь постоянным ядром организации, которую еще предстояло в значительной степени создать, скорее идеей, чем функционирующим органом. Сами решения I конгресса об организационной структуре носили явно временный характер. И это не только потому, что предполагалось перенести принятие окончательного решения на следующий, более представительный конгресс, но и потому, что в глазах многих делегатов и самой руководящей группы большевиков Коминтерну предстояло в течение нескольких месяцев превратиться из движущего центра мировой революции в межгосударственный орган координации деятельности различных социалистических республик, и его структура должна была вследствие этого измениться[1057]

. Однако более всех этих факторов неопределенность концепции всемирной партии объясняется следующим. Сейчас наиболее внимательные исследователи истории коммунистического движения обычно признают, что в течение почти всего 1919 года «революционные надежды основывались на идее, будто для трудящихся характерен такой антикапиталистический настрой, что цели можно добиться без тактических планов или особых политических уловок, выработанных извне»

[1058]

. Делая упор в своих прениях и заключительных резолюциях на создании новых институтов пролетарской демократии в противовес институтам буржуазной демократии, I конгресс Коминтерна исходил из высказывания Ленина: «Мы достигли того, что слово „Совет“ стало понятным на всех языках»[1059], при всей специфичности форм революционного движения в ключевых странах (Revolutionäre Obleute в Германии, Arbeiterräte в Австрии, Shop-stewards Commettees в Великобритании, фабричные советы в Италии), в которых большевики видели отражение своего опыта и подтверждение его всемирного значения. Результатом акцентирования роли организаций типа Советов, которые были выражением самостоятельной инициативы масс в момент создания и в первые месяцы существования Коммунистического Интернационала, явилось то, что, как это ни парадоксально, в тени осталось главное, на чем была построена ленинская концепция революции, откуда исходило самое решение создать новый всемирный орган для руководства пролетарской борьбой, а именно роль партии.

Лишь когда отдалилась перспектива мировой революции, очертания «всемирной партии» приобрели постепенно большую четкость. Крах Советов в качестве средства быстрого и неудержимого распространения революционного пожара на передовые капиталистические страны и в качестве функционального стратегического орудия быстрого захвата власти привел к тому, что по-новому и настоятельно встал вопрос о революционной партии и политическом руководстве революционными выступлениями масс. В этой связи внутри международной организации снова заявило о себе историческое противоречие, в котором впоследствии отразился весь опыт компартий между двумя мировыми войнами: подобно тому, как партии, возникшие как авангард уже начавшейся революции, должны были приспособиться к ситуации, характеризующейся стабилизацией капитализма и буржуазно-демократических институтов, или к откровенно авторитарной и контрреволюционной обстановке, Коммунистический Интернационал должен был утвердиться как всемирная партия революции в эпоху, когда международная революция, казалось, все больше откладывалась на неопределенное будущее. II конгресс вновь настойчиво подтверждает положение о целях («Коммунистический Интернационал ставит своей целью бороться всеми средствами, в том числе и с оружием в руках, за свержение международной буржуазии и создание международной Советской Республики как промежуточной стадии на пути к полному уничтожению государства»)[1060]. Но если до этого вообще не было пункта об организационной структуре, то теперь четко и подробно вводится формула, в которой концепция всемирной партии становится куда более обязывающей, чем прежде: