Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск первый

Действительно, именно начавшаяся война со всей очевидностью показала политическую абсурдность тезиса, согласно которому всякая международная ситуация должна была вызвать одинаковую реакцию у партий разных стран, и выявила необходимость установить дифференцированное, а не просто тождественное отношение между советской внешней политикой и позицией Интернационала. Когда позднее, после нападения нацистов на СССР и появления лозунгов, призывавших к борьбе с фашизмом и защите демократических свобод, коммунистические партии возглавили движения Сопротивления и сумели стать массовыми партиями (чего прежде, как правило, не было), стала формироваться «новая диалектика, которая, применяя на практике свои объективные законы в обход схем монолитного единства, складывалась на основе развития и прогресса движения»[1078]. Отношения между Коминтерном и Коммунистической партией Югославии или между Коминтерном и Коммунистической партией Китая являются наиболее ярким и знаменательным, но не единственным подтверждением сказанного. Было бы наивным заблуждением считать роспуск Коммунистического Интернационала в 1943 году лишь результатом этой новой ситуации: он был вызван в не меньшей мере потребностями внешней политики СССР, который, сделав этот жест (могущий быть истолкованным как окончательный отказ от экспорта социалистической революции в другие страны), стремился, вероятно, избежать того, чтобы союзники после поражения Гитлера обратили свой огромный военный потенциал на Восток, и надеялся, напротив, что сумеет побудить их принять участие в восстановлении советской экономики после войны.

Тем не менее когда в резолюции о роспуске Коммунистического Интернационала (15 мая 1943 года) утверждалось, что «организационная форма объединения рабочих, избранная I конгрессом Коммунистического Интернационала, отвечавшая потребностям начального периода возрождения рабочего движения, все больше изживала себя по мере роста этого движения и усложнения его задач в отдельных странах и становилась помехой дальнейшего укрепления национальных рабочих партий»[1079], – это было не простым оправданием выбора, сделанного советской дипломатией, а констатацией реального положения вещей в отношениях между центром и секциями. Открыто заявляя о том, что утопия «всемирной партии революции» изжила себя, резолюция способствовала высвобождению энергии, которая прежде сдерживалась и подавлялась, и (говоря о новой международной революционной солидарности, впрочем, в столь неопределенных выражениях, что ясность не смогли внести все последующие десятилетия) создавала предпосылки для новой фазы развития коммунистического движения.

2. Международные руководящие группы

В соответствии с рекомендациями Гаупта, которые он дал в одном своем, можно оказать, образцовом по ясности метода исследовании, можно выделить по крайней мере три основных компонента в международной руководящей группе коммунистического движения в период существования Коминтерна: 1) представители советской коммунистической партии в центральных органах Интернационала и созданных им организаций; 2) представители различных национальных коммунистических партий в тех же органах; 3) ответственные работники международного аппарата, как такового (рабочих секций, технических служб, школ по подготовке кадров и т.д.)[1080]. Наряду с этими категориями, но в другой плоскости и в пределах, о которых речь пойдет ниже, следует остановиться на той «неформальной группе», которую составляли «известные теоретики и идеологи международного масштаба… пользующиеся международным авторитетом, независимо от их должностей и званий»

[1081]. Придерживаясь аналогичных критериев, Лазич и Драшкович сумели определить рамки этой группы, численность которой составила около семисот человек[1082]

. Это руководители, чьи социальные, культурные и политические биографии представляют собой центральную, пока еще мало изученную главу истории международного коммунистического движения.

•