Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск первый

«Не случайно российские либералы называли крестьянина сфинксом русской истории… По причине своего промежуточного положения и разнообразия социального состава крестьянство не может ни образовать независимую партию, ни проводить независимую политику, будучи вынуждено на одном из этапов революции выбирать между политикой буржуазии и политикой пролетариата… В России нельзя было бы говорить о пролетарской диктатуре, если бы аграрный вопрос не имел решающего значения для всей общественной жизни в целом и если бы крестьянская революция не обрела таких масштабов. Но то, что аграрная революция создала благоприятные условия для диктатуры

пролетариата, определялось неспособностью крестьянства разрешить свою историческую проблему своими силами и под своим руководством»[351]

.

Другая затрагиваемая Троцким тема касалась перехода от чисто буржуазных целей к социалистическим. Противники теории перманентной революции обвиняли Троцкого в политическом авантюризме. Он утверждает, говорили они, что якобы можно миновать целый ряд исторических стадий и что-де самодержавное общество способно перейти непосредственно к социализму. На эти обвинения Троцкий отвечал, что они отчасти представляли в заведомо ложном свете его теорию, а отчасти были плодом ее ошибочного истолкования. В действительности его теория вовсе не отрицала, что некоторые из целей революции имели преимущественно буржуазно-демократический характер: ведь и аграрная революция должна была в первую очередь свергнуть самодержавие. В этом он всегда был согласен с Лениным, утверждая, что при отсутствии буржуазии как независимого социально-политического класса задача осуществления буржуазных реформ выпадала на долю пролетариата. Но приписывать на основании этого революции буржуазный характер означало бы, что имеются в виду не отдаленные перспективы, а ближайшие задачи. «Я, – утверждает Троцкий, – никогда не отрицал буржуазного характера революции с точки зрения непосредственных исторических задач, но отрицал ее только с точки зрения ее движущих сил и перспектив»

[352]. Другими словами, каждая революция должна определяться на основе ее телоса[353]

, ее конечных целей, а не на основе промежуточных стадий. Но, имея свой телос, она есть также «органическое» целое. Рассматривать же различные ее стадии как отдельные части, не имеющие никакой связи между собой, – значит заниматься «вульгарным марксизмом». Общественные отношения развиваются и эволюционируют, одна стадия переходит в другую, и революция представляет собой непрерывный процесс, а не железнодорожное расписание, в котором указаны каждый пункт и время отправления каждого поезда в отдельности. Непонимание динамики общественной жизни, особенно в революционный период, обусловило непонимание идеи перманентной революции, а также метафизическую постановку вопроса о «„буржуазном“ или „социалистическом“ характере революции»[354]. Понимать революцию как процесс – значит овладеть всем ее потенциалом, смотреть в будущее, не концентрируя внимания только на настоящем. Телос какого-либо процесса может быть ощущаем с самого его начала, но не кончается здесь. Поэтому и начальные особенности русской революции не могут не обусловливать ее конечный исход; ее «первые непосредственные задачи» были буржуазными, но орудие для достижения этих целей уже содержало в себе зачатки ее длительной эволюции:

«Диктатура пролетариата не наступает после осуществления демократической революции… Нет, казалось возможным и даже неизбежным, что диктатура пролетариата должна развиваться на основе буржуазной революции, потому что не существовало другой силы, способной осуществить цели революции аграрной. Но тем самым открывалась перспектива перехода демократической революции в революцию социалистическую»[355].