Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск второй

«…Настоящая литература может быть только там, где ее делают не исполнительные и благонадежные чиновники, а безумцы, отшельники, еретики, мечтатели, бунтари, скептики. А если писатель должен быть благоразумным, должен быть католически-правоверным, должен быть сегодня-полезным, не может хлестать всех, как Свифт, не может улыбаться надо всем, как Анатоль Франс, – тогда нет литературы бронзовой, а есть только бумажная, газетная, которую читают сегодня и в которую завтра завертывают глиняное мыло…

Я боюсь, что настоящей литературы у нас не будет, пока не перестанут смотреть на демос российский как на ребенка, невинность которого надо оберегать. Я боюсь, что настоящей литературы у нас не будет, пока мы не излечимся от какого-то нового католицизма, который не менее старого опасается всякого еретического слова. А если неизлечима эта болезнь – я боюсь, что у русской литературы одно только будущее – ее прошлое»[474]

.

Пророчески точное и вместе с тем искаженное страхом предвидение. Русская литература продолжала жить и после революции именно как «еретическая» и потому преследуемая литература, либо как литература, чудом ускользнувшая от контроля цензуры. Но это правда, что русская литература и русская культура оказались вынужденными жить в условиях своеобразного нового «католицизма», то есть тотального идеологического государства, с тем, однако, существенным отличием, что это была не консервативная теократия, а революционная атеократия, иными словами, власть нового типа, основывающаяся на новых приемах массового террора и массового господства.

Возникновение новой ситуации было осознано и таким поэтом, как Александр Блок, который своей поэмой «Двенадцать» воздвиг самый великий (и самый загадочный) памятник большевистской революции. В своей речи «Назначение поэта», произнесенной в феврале 1921 года в годовщину смерти Пушкина, Блок отождествляет участь русской поэзии с трагической судьбой великого поэта. Блок очерчивает три момента творческой деятельности поэта. Первый заключается в высвобождении звуков из их природной анархической стихии, когда поэт абсолютно свободно раскрывается навстречу неясным и таинственным движениям космического мира и истории, чтобы уловить исходящие от них звуковые волны, которым в его душе и под его пером суждено обрести значимый порядок. Второй – четко не отделенный от первого – заключается в приведении этих звуков к гармонии, в придании им формы. Наконец, третий состоит во внесении этой гармонии во внешний мир, то есть в коммуникации с аудиторией. Пушкину в осуществлении этого «назначения» препятствовала «чернь», как он сам называл ее. Но «чернь», уточняет Блок, это не народ, а масса «чиновников», причем и в наше время, добавляет он, именно они составляют эту «чернь», враждебную свободе поэзии и свободе духа. Но, продолжает Блок, и эта бюрократическая «чернь» проделала определенную эволюцию: