К своей задаче Мильтиц подготовился как следует. На Лютера он шел, как на медведя, вооружившись письмами, где мятежный монах именовался «чадом сатаны, сыном погибели, зараженной овцой, плевелом в винограднике» и так далее[154]
. Однако по пути в Саксонию, куда двигался он, нагруженный целым арсеналом папскихПо переговорам Шерля с Мильтицем можно судить, что ситуация на тот момент была намного сложнее, чем нам, быть может, представляется. Мильтиц объяснил Шерлю: на самом деле Рим очень недоволен проповедями Тетцеля, из-за которых и начался весь шум. Он дошел даже до того, что назвал Тетцеля «этот
Мы видим здесь, как то, что позже будет названо Реформацией, шло вперед уже собственным ходом, вырвавшись из-под контроля основных игроков. Новая технология книгопечатания и голод по печатным книгам вызвали такое бурное распространение работ Лютера, какого ни сам Лютер, ни кто-либо другой не ожидали. Отдавая свою «Проповедь об индульгенциях и благодати» в печать, Лютер не подозревал, что она разойдется так широко, вырвется из контекста и в конечном счете нанесет удар по Церкви. И нам не дано понять, как расценивать это неконтролируемое распространение ключевых текстов: навредило ли оно делу Реформации – или, напротив, только благодаря ему Реформация и стала возможна.
5 января 1519 года Мильтиц встретился с Лютером в Аугсбурге, по всей видимости, в городском замке. Его поразило, как молодо выглядит Лютер. Было ему в то время тридцать пять лет (а самому Мильтицу двадцать восемь). Наши сведения об этой ранней и чрезвычайно важной встрече исходят от самого Лютера. В письме Спалатину от 20 февраля Лютер рассказывал, что Мильтиц приехал с поручением во что бы то ни стало и любым способом исправить ситуацию. В самой любезной манере Мильтиц пригласил Лютера вместе поужинать, за ужином развлекал непринужденной беседой, а прощаясь, обнял и по-дружески облобызал. Однако любопытно – и ярко характеризует Лютера, – что он не поддался на этот фонтан обаяния; по его словам, все это было «одно только итальянское притворство». Трудно сказать, чем было вызвано такое суждение: только ли более сдержанным немецким характером и воспитанием Лютера, – или его строгой приверженностью богословским вопросам, в сравнении с которыми все прочее казалось ему неважным, а светская болтовня, ласковые улыбки и выражения дружеской приязни пред лицом тяжкой и неразрешенной богословской проблемы выглядели просто оскорбительно.
К концу 1518 года папа в общении с Фридрихом перешел от уговоров к требованиям. Тогда он жестко настаивал на выдаче Лютера в Рим, где у того, как говорится, земля запылает под ногами – вполне возможно, и в буквальном смысле. Но теперь, когда близились выборы нового императора, Рим вдруг решил смягчить тон. Он как бы сказал себе: ладно, не будем спешить. В конце концов, может быть, нам удастся достичь дружеского соглашения? Чтобы проверить, возможно ли это, папа и отправил в Саксонию Мильтица. С одной стороны, он соблазнительно помашет у Фридриха перед носом Золотой розой; с другой, оказавшись поблизости, встретится с этим непрошибаемым упрямцем Лютером и попробует выяснить, нельзя ли все-таки добиться от него отречения. Лютер избежит Рима и костра – и даже публично отрекаться ему для этого не придется; однако придется выполнить ряд условий.