Мата Хари. Пуля для обнаженной

Случай представился уже через пару дней. Ричард пришел домой возбужденный, достал из портфеля папку с чертежами, что-то правил в них, что-то вычислял на клочках бумаги, потом стал звонить Артуру (как поняла Маргарет, Артур Сполдинг в их группе был лучшим математиком, специалистом по вычислениям, в то время как Уинстон Смит лучше разбирался в материалах). Из тех обрывков разговора, что долетали до ее ушей, она поняла, что задача, которую поставило перед конструкторами командование, в основном выполнена. Танк получил новые гусеницы, более крепкие, надежные, способные обеспечить плавный и быстрый ход машины. Новым тут было все: строение самого трака, способ крепления траков между собой, способ их сцепления с колесами…

Надо было сегодня же сфотографировать эти бумаги и послать новое донесение. Она приготовила Ричарду на ночь чай и сама подала его. В стакан была положена некоторая доза снотворного, совсем небольшая, никаких последствий в виде головной боли и тяжести в голове она иметь не могла.

Все сработало как нельзя лучше. Инженер Вуд заснул, едва его голова коснулась подушки. Она выждала полчаса, после чего достала аппарат и прошла в кабинет. Ключ к ящику она изготовила уже давно, сразу, как только они переехали в эту квартиру. Достала папку, разложила бумаги на столе. Черт, как их много! И как узнать, какие более важные? А еще расчеты… В этих столбцах цифр черт голову сломит. Ладно, она постарается заснять все. Сделает побольше кадров – там, в Берлине, разберутся.

Вынула фотоаппарат из футляра и принялась за работу. Один снимок, второй, третий, десятый…

Она работала сосредоточенно, стараясь не отвлекаться. И в то же время чутко прислушивалась к тому, что происходит в спальне. Там пока было тихо. И вдруг (она уже почти закончила, осталось сделать пять-шесть снимков) ей послышался какой-то шорох. Она тотчас же убрала фотоаппарат, сгребла все бумаги, засунула их в папку. Убрать ее в стол уже времени не было. Придала лицу рассеянный, усталый вид и вошла в спальню. Ричард сидел на кровати, глядел на нее испуганно, словно человек, проснувшийся от кошмарного сна.

– Что ты делала? – спросил он неожиданно строгим голосом.

– Как что? Сидела, курила. А в чем дело?

Нет, строгостью ее было не запугать, она сама могла быть сколь угодно строгой.

– Но там были… мне почудились какие-то вспышки…

– Да, верно, на улице шли какие-то работы. Кажется, фонарь возле дома испортился, его чинили. Но сейчас уже закончили. Собственно, меня их свет и разбудил.

– Работы? Ты хочешь сказать, сварка?

– Ну да, сварка. А что ты так встревожился? Тебе приснился кошмар?

– Нет, почему кошмар? Просто мне показалось… Такие вспышки бывают при фотосъемке…

– Правда? А верно, похоже. Только эти были сильнее. Ну что, я выключаю свет? А то я ужасно устала, не знаю, как завтра смогу работать.

– Погоди, я хотел проверить… Мне показалось, что я не убрал свои бумаги в стол…

– Глупости! Я только что проходила мимо твоего кабинета и отчетливо видела, что на столе ничего нет, значит, ты все убрал. Просто тебе приснился кошмар. Это все из-за того, что ты ужасно ответственный. Давай спать, дорогой.

И она его убедила, как убеждала и всегда. Ричард лег, поворочался немного и заснул. А она после этого еще раз встала, чтобы снова сложить его чертежи и заметки, на этот раз аккуратно, и убрать папку в стол, а стол запереть.

Утром Вуд даже не вспомнил про свое ночное пробуждение; собрался, чмокнул любимую в щеку и помчался на работу. А она тоже собралась, позвонила в театр, сослалась на ужасную мигрень и поехала в Брайтон… Спустя неделю в Берлине, в здании на Александр-плац, уже рассматривали новую конструкцию танковых гусениц, придуманную хитроумными британскими специалистами, и размышляли, как следует бороться с этими новыми, более скоростными бронированными машинами. Так что, когда первые танки новой конструкции поступили на фронт, они не стали неожиданностью для немецких солдат.

Впрочем, это обстоятельство не слишком расстроило командование союзников. Превосходство огневой мощи соединенной англо-американско-французской армии над армией кайзера к этому времени стало совершенно очевидным. И фронт находился уже не под Верденом и не на Сомме, а почти на границе Бельгии, то есть там же, где и четыре года назад, в начале войны. За эти четыре года немцы не получили ни пяди, и получалось, что миллионы немецких солдат погибли зря. Заменить их было некем. Да и боевой дух немцев за эти четыре года заметно упал. Германия изнемогала в борьбе, очевидным образом терпела поражение. И в штабах это уже понимали. Понимали это и солдаты в окопах. А вот солдаты невидимого фронта, рядовые тайной армии, разбросанной по тылам трех союзных стран, этого знать не могли и продолжали, рискуя жизнью, выкрадывать вражеские секреты и составлять донесения.