Меч ангелов

– Гаспар нынче неуправен, зато крепко позабавлен, – пропел он почти извиняющимся тоном.

– Приведи его в чувство, – пробормотал Сфорца, явно недовольный. – Только осторожно.

Палач из Тианнона выскреб откуда-то из-за пазухи темную бутылочку, откупорил, понюхал пробку, громко потянув носом, и чихнул.

– Кто б Гаспару здоровья пожелал? Чтобы жил не тужил, процветал? – Он глянул на нас узкими щелями маски.

– Сто лет тебе, Гаспар, – сказал брат Сфорца, а настоятель что-то пробормотал.

– Сто лет чтобы Гаспар жил, людей мучил что есть сил. – На этот раз Веселый Палач даже притопывал ногами. Я же заметил, что настоятель Ламбах втыкает ногти в стол, а глаза его становятся все шире.

Нужно признать, что палач из Тианнона справился с задачей привести Матиаса Литте в чувство много успешней, чем с его же пытками. И вскоре я снова услыхал стоны, прерываемые лишь жалобными всхлипами. Плечи трупоеда тряслись, будто в лихорадке – как от боли, так и от испуга.

– Нет, нет, нет, – выдавил он из себя, едва только увидев над собой лицо в маске. – Что вы от меня хотите?

– Чтоб правда к нам пришла, пока боль тебя не пожрала…

Веселый Палач похромал к очагу; я увидел, как он вынимает из огня докрасна раскаленные щипцы.

– Сейчас суну тебе в губы и с корнями вырву зубы, чтобы крови натекло. Весело, ох, весело!

– Может, стоило бы задать обвиняемому вопрос? – заметил я.

– Вопрос, ах, верно – вопрос… – лениво произнес Сфорца и сплел пальцы на брюхе. – Какое заклинание ты хотел приготовить, мерзейший чернокнижник? – загремел он неожиданно, и я искренне удивился силе его голоса.

Брат-милостынник вскочил из-за стола, за которым мы все сидели, и быстрым шагом приблизился к пытаемому. Его ряса зашелестела.

– Говори, Литте, ты, паршивый колдунишка! Кого ты хотел убить? Кто тебе помогал? Кто научил заклятиям и ритуалам? Где вы проводили шабаши? Где отдавали хвалу дьяволу и его выблядкам?

Матиас Литте глядел опухшими и покрасневшими глазами в лицо брата мытаря, и я был уверен, что он не слишком-то понимает обращенные к нему вопросы. И даже не одурманенный болью и страхом – все равно понял бы немногие из них.

Веселый Палач между тем защелкал щипцами, которые уже успели остыть и не ярились багрянцем.

– На вопросы – отвечать, а иначе буду рвать, – запел он. – Один зуб, второй и третий, худо без зубов на свете!

Трупоед, ошеломленный, всматривался в золотую маску, и я был уверен, что он не помнит не только о вопросах, заданных Сфорца, но даже и о самом присутствии монаха. Веселый Палач молниеносно склонился, почти оттолкнув мытаря, схватил Литте за нижнюю челюсть, сунул ему глубоко в рот щипцы. Дернул и вместе с резким воплем пытаемого показал торчавший меж железными щипцами окровавленный зуб.

– Еще, еще! – не то запищал он, не то зарычал в явственном возбуждении – и даже не попытался ничего срифмовать. Кровь забрызгала белые брыжи, выбивающиеся из его рукавов. Одна же капля упала на золотую маску.

– Довольно! – крикнул Сфорца и оттолкнул палача.

Склонился над корчившимся от боли и страха Матиасом.

– Говори, и мы защитим тебя от страданий, – сказал он с неожиданной лаской в голосе. – Кто был твоим соучастником?

– Фсе фкафу, – пробормотал Литте, а изо рта его плеснула кровь.

Я встал, громко отодвинув табурет.

– Я увидел достаточно, – сказал.

– Не нравится вам, как движемся мы к разоблачению правды, а? – Сфорца обернулся и окинул меня злым взглядом.

– Отчего же. Я совершенно поражен вашими методами, – ответил я и вышел.

* * *

Я не скрывал, что и вправду поражен допросом, в котором имел неприятность участвовать, и решил поделиться своими впечатлениями с Курносом. Я старался говорить коротко и по делу, но так-то было непросто передать впечатление от странного, зловещего и отвратительного ритуала, который Веселый Палач исполнял с полного одобрения брата Сфорца. Полагаю, однако, что мой товарищ понял все, что нужно было понять.

– Я вот думаю, – сказал он медленно, – может, пришьем его, а? Мордимер? Того альмосунартия…

– Угу, – сказал я. – Конечно… Ты уж лучше не думай, прошу тебя…

– А Виттинген? Если бы мы сделали то же, что сделали тогда в Виттингене, а?

– Курнос, как думаешь, сколько раз можно повторять один и тот же маневр? Подумай, что бы сказал Святейший Отец, когда б оказалось, что его специальный посланник – еретик или чернокнижник? И что его страшное отступничество снова раскрыл инквизитор Маддердин из Хеза?

Мой товарищ пожал плечами.

– Ну? И что б такого он сказал?

– Я бы точно не захотел этого слышать, – пожал я плечами.