Конечно, во время известных происшествий в Виттингене мы провели расследование, которое принесло неожиданные и досадные – для некоторых – результаты. Но никому не войти в одну реку дважды, как говорил некий языческий философ. Если бы Мордимер Маддердин вторично сжег посланника Святейшего Отца, это могло бы показаться многим людям не только превышением полномочий, но и достойной порицания привычкой. Я был уверен, что тогда от меня потребовали бы серьезных объяснений, а последнее, что мне хотелось, – это ехать в славный Замок Ангелов.
– Так что ты сделаешь? – спросил Курнос.
– Ничего, – ответил я. – Подождем и поглядим, как пойдет дело. Пока же я могу сделать лишь одно – отправить письмо в Хез. Но… – я махнул смиренно рукою, – …его ведь наверняка никто и читать не станет.
Я мог вовлечь в дело и местное отделение Инквизиториума в Кайзербурге, но был уверен, что братья-инквизиторы не слишком бы обрадовались участию в конфликте, который, скажем честно, столь мало их касался. Конечно, профессиональная солидарность заставила бы их встать на мою сторону, но я не верил, что они уразумели бы суть проблемы. Говоря откровенно, я полагал, что местные инквизиторы могли посчитать странным, что я встал на защиту существа столь отвратительного, как Матиас Литте. Особенно если это означало конфликт с человеком настолько сильным, как брат Сфорца.
– Прежде всего мне крайне хотелось бы увидеть, кто скрывается под золотой маской нашего палача-весельчака. Мне все кажется, что я его где-то уже видел. – Я потер лоб.
– А я – нет, – буркнул Курнос. – И даже не интересно. А то – убить его, а? – Он чуть оживился.
– С этим бы я согласился скорее, – сказал я. – Но, может, позже…
Я знал, что допросы не длятся слишком долго, ибо даже Сфорца не был настолько глуп, чтобы замучить насмерть обвиняемого, если уж хотел добыть из него некие признания. Веселый Палач жил на втором этаже дома настоятеля (тот не имел выхода и вынужден был согласиться на такое соседство), поэтому я решил подождать, пока палач не вернется. Я выбрал хорошее место – непроглядную тень под лестницей, – и не прошло часа, как услышал странные звуки: не то шуршание, не то перестук, не то звуки ковыляющих шагов. Песенка, наборматываемая отчасти писклявым, отчасти хриплым голосом, утвердила меня в мысли, что это Веселый Палач возвращается в свою комнату после жаркого дня. Я ощутил также резкий запах свежей крови, а когда палач проходил мимо моего укрытия – приметил краешек заляпанных красным брыжей на его рукавах.
Неплохо же он развлекся с Матиасом Литте, подумал я, но чтобы мне страдать о судьбе трупоеда? Конечно, жизнь его не сложилась счастливо, но разве не сам он в том виновен? Зачем он столько лет заботился о старой, больной и некрасивой жене? Разве не мог взять себе в жены ту, что могла ему помогать, а не только требовать помощи? Ха, люди всегда делают свою жизнь неустроенной лишь по собственному желанию, и Матиас Литте был тому наилучшим примером. Вот согревай ему постель здоровая молодка, а не усохшая старуха, не случилось бы и всего этого несчастья…
Но я прервал столь здравые размышления на тему семейной жизни и тихонько поднялся по ступеням, ставя стопы осторожно, чтобы дерево не скрипнуло под ногою. Правда, Веселый Палач пел и бормотал так громко, что, кроме себя самого, никого не услышал бы, – но все равно стоило поберечься.
Стукнула дверь в его комнату, а через миг и я стоял перед нею. Прижал ухо к дереву и еще некоторое время слушал хриплое пение, которое внезапно оборвалось – буквально на полуслове. Тогда, увидев в двери, возле самого косяка, узкую трещину, я решил заглянуть – вдруг да повезет рассмотреть, что там внутри происходит. Щель была немилосердно узкой, но, приблизив глаз к дереву, я сумел различить кусок комнаты. В поле зрения появилась обтянутая разноцветным кафтаном широкая спина Веселого Палача. Я услышал стон, когда он сражался с тесной одеждой, и внезапно он остался в одном белье. Он все еще стоял спиной, но я заметил, как снимает золотую маску. Отложил ее куда-то вне поля моего зрения, я же лишь отметил, что на плечи его ниспадают светлые волосы – прежде скрытые и сколотые.
А потом он повернул лицо к двери. Я не вскрикнул от удивления, не охнул от испуга и не втянул в себя воздух с громким сипом. Я не экзальтированная девица, теряющая сознание, будучи поражена видом, что заставляет сильнее биться ее сердечко. Я – инквизитор Его Преосвященства и повидал в своей жизни немало всякого.
По крайней мере, я решил, что наступил наилучший момент, чтобы ваш нижайший слуга ворвался внутрь и положил конец всему делу.
– Не понимаю, – говорил он, ошеломленно глядя на золотую хохочущую маску. – Богом живым клянусь, не понимаю ничего! – добавил с отчаянием в голосе. – Откуда оно взялось? И откуда взялся в этой комнате я сам?
Он повернул ко мне жесткий и злой взгляд.
– Это некая интрига, верно? Вы дорого мне за это заплатите!
– В эту комнату вошел Веселый Палач, – сказал я спокойно. – Знаю это, поскольку следил за каждым его шагом.