Я знал, что не стану задавать этот вопрос, а даже задай я его, не думаю, чтобы кто-то захотел мне на него отвечать. Впрочем, услышь я этот ответ – как знать, не пожалел бы со всей искренностью, что я не откусил себе язык, прежде чем произнес хоть слово?

Что ж, как я и говорил демону, назвавшемуся Белизарием, есть книги, которые не только не следует читать, но даже и открывать. Ибо если ты задаешь вопрос, имей в виду: можешь получить ответ. Жаль, что мало кто из людей помнит об этой простой истине, наивно полагая, что знание является добром само по себе. А ведь о многих вещах в этой жизни я предпочел бы не знать или не помнить, поскольку они несли с собой воспоминания о горечи и боли. Однако, возможно, именно эта нежеланная память и есть тот крест, который я несу во славу Господа, поскольку помню, как мой друг-драматург мастер Риттер писал: «Что нас не убивает, то нас облагораживает». Жаль лишь, что противу смысла его слов в глубине своего сердца я всегда ощущал себя скорее мертвым, чем благородным. Что ж, даже кораблю со сломанными мачтами следует плыть вперед, пусть курс его и ведет к гибели…

Я встал на колени и поцеловал кольцо, которое аббат милостиво мне подал.

– Пусть Господь направляет тебя, Мордимер, и пусть опекаются тобою святые Ангелы, – сказал он торжественно, возлагая мне руку на голову.

Я почувствовал тепло и силу, истекавшие из его рук. На кратчайший миг мне показалось, что я стою не перед стариком в бурой рясе, но перед некоей высшей сущностью, окруженной ореолом неземного света. Но я моргнул и увидел лишь изборожденное морщинами лицо старика.

В последний раз я взглянул на шар, в котором был пойман Ажи-Дахака, и на обезумевших змей с желтыми глазами, что неистово, с упорством, достойным лучшего применения, колотились головами в преграду.

Я знал, что нескоро это позабуду. Знал также, что нескоро перестану задавать себе вопрос о том, что именно искал персидский демон в монастыре Амшилас, а также кто освободил его и послал сюда с этой опасной и зловещей миссией. Что означали его слова о чем-то, «что столь тщательно оберегаете вот уже сотни лет»?

И наконец, вопрос, который мне показался не стоящим того, чтобы беспокоить им достойных монахов, но который был важен для меня самого: почему Нойшальк не убил меня, когда я справился с Охотницей? Полагал ли, что мое присутствие поможет ему попасть внутрь монастыря? А может, он имел другие планы, которые включали в себя и мою скромную персону?

Однако я не думал, что в ближайшее время мне представятся возможность, оказия и сведения, чтобы на этот вопрос ответить. Ведь я, в сущности, не был кем-то большим, чем простым инквизитором, который черпает надежду на прощение не в особенном знании либо святости, но лишь в усердном труде во славу Господа, согласно словам святого Петра, говорившего: «Смиритесь под крепкую руку Божию, да вознесет вас в свое время»[19]

. Я же, независимо от надежды на это спасение, желал лишь служить нашей святой вере, закону и справедливости так, как понимал это скудным моим разумом.

Меч ангелов

«Идет за мной Сильнейший меня, Которого я недостоин».

Евангелие от Марка (1:7)

За столом рядом пили прыщавые помощники палача, и один из них, рыжеволосый парень с огромным носярой, рассказывал прерывистым, блеющим голоском, как именно следует сдирать кожу с пытуемого, чтобы тот не потерял сознания, а то, не дай Бог, и жизнь.

Ох, сыне, подумалось мне, попади ты в мои руки, уж я научил бы тебя мастерству.

Хотя мне и в голову никогда не пришло бы хвалиться своими умениями. Ибо умение причинять боль и приносить страдания для меня – лишь средство, ведущее к цели. И если вы когда-либо окажетесь в подземельях монастыря Амшилас или в подвалах Инквизиториума – то для того лишь, чтобы научиться сильнее любить Господа. Любить его столь сильно, чтобы земные желания сгорели в очищающем пламени. Любить его столь истово, чтобы рассказать о грехах своих детей, мужей, жен, друзей – тех, о которых вам известно, и о тех, знать о которых вы всего лишь могли бы. О грехах совершенных и о тех, совершить которые вы лишь намеревались: желание греха уже само по себе греховно.

Я мысленно вздохнул, поскольку корчма, в которой я нынче сидел, не была подходящим местом для набожных размышлений. Царили здесь смрад капусты с горохом, плохо сваренного пива и потных тел. Я не любил эту корчму, и один Господь ведал, зачем вот уже который час сидел в ней, мрачно напиваясь – кубок за кубком – молодым вином. Быть может, я пытался таким образом одолеть одиночество, но разве хватило бы для этого вина всех хезских пивных? Я безропотно нес сей крест, хотя ноша и казалась мне порой тяжелее обычного.