Пройдя через городские ворота Сент-Оноре, Кристиан спустился на берег Сены и просидел там до рассвета, кидая камешки в воду и наблюдая за тем, как по реке начинают сновать баржи. Потом прошелся по Булонскому лесу, недалеко от дома. Видел оленя, пьющего из пруда, и лису, гнавшуюся за кроликом. Наконец он оказался в верхнем течении реки, где Сена огибала собор Сен-Поль, зашел в него и немного постоял посреди огромного нефа. Здесь Кристиан всегда находил утешение, всегда ощущал присутствие Бога. Привычно устремив взгляд вверх, он почувствовал, что к нему возвращается вера.
По центральному проходу Кристиан прошел к алтарю, его шаги эхом отражались от каменных стен, вдоль которых на него смотрели вырезанные из дерева головы святых: Матфея и Фомы, Иоанна и Иакова, Марка и Луки. Кристиан ощущал их сострадание, их насмешку, их любовь. Перекрестившись, он опустился на колени перед Пресвятой Девой и склонил голову в молитве.
Полуденное солнце проникало в храм сквозь витражи, падая ласковыми цветными лучами на пол и согревая его голову. Точно так же свет падал на него в младенчестве, когда в монастырской капелле отец дал обет, что его сын станет членом ордена Святого Иоанна.
Кристиан сделал глубокий вдох.
Епископ сказал, что Господь защитил графиню де Врис.
Добрый доктор Гиньяр скромно сказал, что здравые рекомендации Галена помогли ей пройти путь исцеления, несмотря на недопустимое вмешательство Кристиана.
Марсель в частной беседе сказал, что, если бы не Кристиан, графиня бы не выжила.
Кристиан понятия не имел, кто из них был прав, да, если честно, ему уже было и не важно.
В свой двадцать третий день рождения, в 1553 году, он сел на коня во дворе замка де Врисов. По левую руку от него ехал отец, по правую – Бертран. Они двинулись по дороге, которая должна была привести их в Марсель. Там молодым людям предстояло сесть на корабль, идущий на Мальту, где в Биргу располагалась обитель ордена, и там принести торжественную клятву и дать обет.
Кристиан обернулся и взглянул на замок. Почему-то он был твердо уверен, что видит родной дом в последний раз. Ослепленный солнцем, он сощурился, пытаясь разглядеть ее. Симона помахала ему на прощание, сидя в мягком кожаном кресле на балконе.
Книга третья. Мария
Глава 17
– Матушка, я пошла, – сказала Мария, открывая дверь.
– Так полуголая и пойдешь? – нахмурилась Изольда. – Почему ты не в платье? Где твоя
Такой спор между ними происходил уже далеко не в первый раз. В тех редких случаях, когда девушки возраста Марии появлялись на людях, они, как ее мать, носили длинную бесформенную одежду с капюшоном, который покрывал голову, а при необходимости его можно было надвинуть на лицо. Мария же продолжала одеваться как в детстве: джеркин из козьей кожи без рукавов, доходивший до бедер и подпоясанный ремнем, а под ним блуза с длинным рукавом да обтрепанные снизу штаны длиной до середины икры. Как всегда, Мария была босиком. Мать продолжала ругать ее за то, что она выставляет голую кожу на показ, потому что была уверена, что увидеть женщину – то же самое, что соблазнить ее. Но Мария была непреклонна.
– Я не шлюха, матушка, и не ведьма! Но я иду собирать гуано, а не молиться в церкви, поэтому
– Мария, устыдись! – перекрестилась Изольда. – Неудивительно, что ты осталась старой девой! Никто к тебе уже больше не сватается! И никогда не посватается, если ты не прекратишь свои вульгарные разговоры!
– Я вовсе не старая дева, мама! Мне шестнадцать! Старой девой становятся в семнадцать лет!
– Придержи язык! Ты должна была выйти замуж еще год назад!