Мехасфера: Ковчег

Лима не могла поверить своим ушам и потратила несколько секунд, чтобы вернуться в тело и еще раз удостовериться, не почудилась ли ей последняя сцена, не явилась ли плодом воображения? Но нет. Это было правдой. Лима захотела упасть на землю, но вместо этого бросилась к Пуно. Она захотела закричать от радости, но вместо этого крепко обняла парня, едва не задушив его в объятьях. Резервы организма — настолько непостижимая вещь, что никогда точно не знаешь, осталось ли что-то еще. Можно хоть целый месяц бродить по пустыне, ссохнуться, как мумия, и умереть, но внутри тебя бравые исследователи из будущего обязательно найдут несколько капель спасительной влаги, сохраненной телом «на всякий случай» — вдруг пришлось бы прожить на день дольше. Вот и теперь смертельно изголодавшаяся Лима нашла в себе силы жить дальше и плакать. Она не показывала большой радости, но все поняли, что это были слезы именно радости. Пуно обнял ее в ответ и поклялся всем жалким богам больше никогда ее не отпускать.

— Вот оно как, — удивился Эхо.

Альфа, давно понявший всю подноготную отношений любовного треугольника инков, просто похлопал сержанта по плечу.

— Все было не тем, чем казалось, — улыбнулся он.

Конечно, смерть — это всегда ужасно, но в обстановке постоянных смертей перестаешь остро реагировать на очередной труп. Несмотря на требуемое человечностью хорошее отношение к Куско, все понимали, какой занозой он был, и не особенно вникали в детали его безвременной кончины в недрах «Ковчега». Умер и умер. Никто не допытывался об этом у Пуно. Для приличия отряд устроит однодневный траур, но очень быстро все забудут о нем, погрузившись в дела насущные, необходимые для спасения миллионов ни в чем не повинных людей.

Лима еще долго не могла разомкнуть собственные объятия и медленно, с осторожностью дикой кошки подпускала к себе свое счастье. Последние два месяца она только и делала, что оставляла надежду когда-либо прикоснуться к любимому да с ностальгией вспоминала прошлые годы в племени, когда они с Пуно жили бок о бок. Он постоянно находился рядом, такой доступный, такой верный, влюбленный в нее, но какая-то гадкая часть человеческой натуры заставляла Лиму отвергать его, устраивать ему все новые и новые испытания, размышлять: «Люблю — не люблю», — хотя подсознательно она знала все с самого начала и только потом окончательно поняла. Поняла, когда стало слишком поздно. Но жизнь — штука хитрая и дала второй шанс.

Лима залила шею парня слезами и, лаская его лицо, почувствовала, что он тоже плачет. Инки слились воедино и провели так целую вечность по меркам этого путешествия. То есть примерно десять минут.

Первым опомнился Пуно. Ему пришлось совершить самое трудное во всей его жизни — разжать объятия Лимы. Чтобы дать ей еды.

— Тебе надо поесть. У нас консервов теперь на целый месяц вперед.

Через десять минут она уже улыбалась и пробовала приготовленное по всем романтическим правилам Пустоши угощение — фасоль в томатном соусе из консервной банки, сервированную настоящей ложкой. Блюдо оказалось даже немного теплым, что уносило девушку на седьмое небо. Пуно еще что-то говорил, но она не хотела делать усилие, вслушиваться в его слова, а просто улыбалась и наслаждалась моментом. Она не проронила ни слова, зачем? Слова не нужны, все в этом мире лишнее, все, кроме единения двух любящих душ.

Спустя время Лима осознала, что замерзшие пальцы с трудом держат ложку, поэтому Пуно взял дело в свои руки и сам накормил ее. Это было так мило, что в теле девушки спрятались в коконы все гадкие гусеницы скованности и гордости, а вылупились прекрасные бабочки. Вылупились и запорхали в ее животе. Чертово предубеждение со всей этой дикой, испытывающей натурой, которая только и делает, что тратит лучшие годы на сомнения, на пытки себя и любимого, заставляет терять драгоценное время — самое лучшее время жизни. Лима ненавидела жизнь так же сильно, как любила Пуно и отца. Все вокруг — проклятый театр марионеток, влачащих жалкое, бессмысленное существование. Но теперь у Лимы хотя бы есть смысл жизни. У нее и у Пуно.

Девушка задумалась. Что-то в ее мыслях заставило обратить на себя внимание. Что-то очень важное. Инка, отец. Час назад она явственно увидела смерть близкого ей человека — одного из двух — и теперь в объятиях Пуно пыталась отбросить от себя этот ужас. Она не хотела верить в смерть отца, но видения еще никогда не обманывали ее.

— Отец. — Она подняла большие, блестевшие от слез глаза. — Его нет?

Парень лишь погладил ее по спине. Он-то вообще не знал своих родителей.

«Дура. Лезу тут со своими страхами», — укорила себя Лима.

Влюбленные приходили в себя и начинали участвовать в жизни отряда — выгружали на пирс семена и готовили тягач к новому рейсу. Наевшись до отвала, они сделали то, что сделал бы на их месте любой, — снова наелись. Когда много дней живешь без еды, начинаешь видеть в ней фетиш, испытываешь настоящее чувственное влечение.