Мельбурн – Москва

– Если ты слушал запись, то должен был понять, что я ни в чем не виноват, – угрюмо проговорил Алеша, но Шебаршин его не слушал.

– Я уничтожил диктофон, – продолжал он, – а в ушах у меня все звучал и звучал ее голос, эти ее слова, днем и ночью. И когда мы тогда стояли в гараже. Лялька поправляла дочке куртку, а я держал мальчика на руках, потом опустил на землю. Мой шофер только дал задний ход, чтобы развернуть машину, и я… я почти что толкнул его под колеса.

– Ты….

Помертвев, Алеша схватился рукой за горло, а мне вдруг показалось, что воздух вокруг наполнился звоном, на мгновение я перестала слышать, видела лишь, как шевелятся губы Шебаршина.

– … мне даже не страшно было видеть, что от него осталось, – так был рад, что уничтожил твое отродье. Если бы она осталась жива, после такого, она бы и думать о тебе перестала, а я бы дал ей другого сына. Но она обманула меня – подсыпала в стакан снотворного, и я уснул. Я спал, когда она умирала.

– Мерзавец! – вскочив на ноги, крикнул Алеша. – Стреляй, скотина!

Мгновенно повернув пистолет в мою сторону, Шебаршин буквально ткнул дулом мне в живот, потому что журнальный столик, на котором я сидела, стоял от него довольно близко.

– Сиди, Леха, сиди, я еще не все сказал, а будешь прыгать – продырявлю ей живот, она будет умирать долго и мучительно, как в кино говорят. Ну?

Могу представить, каких усилий стоило Алеше взять себя в руки.

– Не надо, – сквозь зубы процедил он, – оставь ее, я буду сидеть.

– Так-то лучше. Слушай дальше, потому что ты перед смертью должен узнать все, ты это заслужил. После смерти Ляльки поначалу я решил тебя убить, но когда увидел вас с Машей на ее похоронах, передумал – ведь что такое смерть? Раз, и тебя нет, и тебе навсегда хорошо и спокойно. Нет, ты этого не заслужил, ты заслужил таких же мучений, как и я. Я нанял опытного человека, и в тот день, когда ты должен был вернуться из командировки, он кое-что сделал с машиной Маши, пока она забирала Игоря из детского сада. И как ей было добраться до дому? Естественно, она пошла с ребенком на остановку автобуса, а мой человек ждал за углом. Для хорошего водилы это совсем несложно – на полной скорости врезаться в остановку, всех раздавить всмятку, а потом уехать и бросить где-нибудь автомобиль. Кто знал, что туда припрется этот влюбленный болван Ишханов? Погиб, можно сказать, зазря. Жалко, мы с ним нормально сработались. Но что сделаешь, так получилось.

Я с ужасом смотрела на мертвенно-бледное лицо откинувшегося на спинку кресла Алеши и боялась только одного – что он сейчас потеряет сознание. Страх смерти неожиданно покинул меня, поднявшись на ноги, я сказала Шебаршину:

– Вы тяжело больны, вам плохо, вы это понимаете? В любом случае – если все, что вы рассказали, правда, или даже если это просто ваши выдумки, – вам необходимо лечиться, иначе болезнь зайдет слишком далеко.

Послушайтесь моего совета: придите в себя и уберите ваш пистолет. Если вы нас убьете, вам легче не станет.

– Надо же, птичка запела, – удивился он, – я, детка, уже очень давно и тяжело болен, и никто меня не вылечит, а Господь Бог простит – и легче станет. Ведь я за души невинно убиенных немало молитв заказал, никаких денег не жалел, и за твою душеньку закажу, будь спокойна, и за его, – дуло указало в сторону Алеши, – и даже за того человечка, которому Машу с Игорем заказал, хоть не знаю, православный он был или мусульманин. Неаккуратно сработал мужик, пальцами наследил, так что пришлось мне самому его убирать. Это я к тому говорю, что бы вы оба не тешились, будто я шутки шучу – мне стрелять в человека не впервой и не страшно. Так что прощайся, птичка, со своим ненаглядным или закрой глазки – сначала его, потом тебя, а то он тут начнет дрыгаться. Ну, раз, два…

Медленно поднимаясь с дивана, он неотрывно глядел на Алешу, который, равнодушно отвернулся, словно думая о чем-то своем. Глядя в холодные глаза Шебаршина, я уже ни минуты не сомневалась, что он выстрелит, и на счет «три» словно какая-то сила бросила меня между ним и Алешей. Прогремевший выстрел швырнул меня на пол, но сознания я не потеряла – видела, как с криком «Наташа!» Алеша сорвался с места и, бросившись на Шебаршина, схватил державшую оружие руку.

Той борьбы, какую показывают в остросюжетных фильмах, когда противники считают ребрами ступеньки и половицы, между ними не было – просто Алеша держал противника за кисти рук, выворачивая их в попытке вырвать пистолет, а Шебаршин старался развернуть дуло в его сторону и отчаянно жал при этом на курок. Пули уходили вбок, одна из них расколола золоченую спинку стула, другая угодила в мой работавший ноутбук, который буквально взорвался, во все стороны полетели искры и осколки стекла. Неожиданно Шебаршин, взвыв от боли в выкрученном запястье, выпустил оружие. Размахнувшись, Алеша сильным ударом в челюсть сшиб его с ног и поднял упавший пистолет. Дуло уперлось в подбородок пытавшегося подняться Шебаршина. По глазам Алеши я видела, что он сейчас спустит курок.