Мельбурн – Москва

– Поймите, господа, сейчас господина Шебаршина тем более нельзя беспокоить, – нерешительно сказал он. – Завтра утром придете и…

– Почему сейчас тем более? – сразу насела на него Маша. – Что случилось? Вы не соблюдайте приватность, мы итак знаем, у них что-то с ребенком? С ребенком, да?

– Ну, раз вы все знаете, то…

– Да поймите вы, нам сообщила об этом его жена, потом отключила телефон, мы боимся, что она что-то сотворит, поэтому так и ломимся, нам что, это удовольствие доставляет?

И только тогда испуганный консьерж начал звонить в апартаменты Шебаршиных по внутреннему, но телефон не отвечал.

– Видите, не отвечает, – консьерж смотрел на Машу почти умоляюще.

– Звоните еще. Они точно здесь?

– Да, оба ночуют. Девочку, правда, вместе с няней и прислугой отправили, а сами здесь.

– Так что случилось с ребенком?

Видно, Маша совсем добила бедного консьержа, потому что тот покорно начал рассказывать:

– Вчера днем они куда-то выезжали, спустились в гараж. Господин Шебаршин ребенка на руках держал, и тот сильно вертелся, а тут шофер ихний как раз стал машину задом выводить. Ольга Викторовна девочку отвела, а мальчик как-то из рук у отца на землю вывернулся и прямо под колесо. Ужас, вообще, говорят, ничего от ребенка не осталось, водителю с сердцем плохо стало. «Скорая» была, потом девочку с прислугой куда-то отправили, а к Ольге Викторовне тоже врач приезжал, его к ним в апартаменты провожали, – он вдруг спохватился, – только вы, ради бога, никому не говорите, что я вам рассказывал, у нас не положено.

– А подняться к ним нельзя? – резко спросила Маша.

– Подняться можно, но как войдешь, если не впустят? К кому другому еще можно, а господин Шебаршин не простой человек, у него и оружие есть. Лично я нарываться не стану.

– Тогда звоните. Алеша, а ты садись с Игорьком на диванчик.

Она стояла рядом с консьержем, и они то звонили в апартаменты Шебаршиных, то набирали номер его мобильного, а я сидел, прижимая к груди спящего сына, и никогда прежде мне не было так плохо, как сейчас. Спустя два часа Саня ответил – не по внутреннему, по мобильному.

– Саня, где Ляля? – выхватив у консьержа трубку, закричала Маша. – Ты меня слышишь? Где Ляля?

Торопливо положив Игорька на диванчик, я подбежал к ней к ней и услышал его сонный голос:

– А? Что? Ляля? А? Где? Лялька!

Почему-то я вдруг ясно представил себе, как он, сонно ищет, щупает рядом с собой. Вот обнаружил отсутствие жены, вот поднялся и, покачиваясь от сна, пошел ее искать. Идет, кричит, зовет, вот….

Картина оборвалась внезапно, потому что из трубки донесся истошный вопль, напоминавший рев смертельно раненого зверя. Испуганно вращая глазами, консьерж упал в свое кресло, а Маша закрыла лицо руками. Я словно стряхнул с себя владевшую мною до этого мгновения растерянность.

– Маша, сядь на диван с Игорем и не двигайся с места, а вы, – я повернулся к бледному консьержу, – и кто-нибудь из охранников, идемте со мной.

На стук в дверь апартаментов никто не ответил, я этого, впрочем, и не ждал. Помню дрожащую руку консьержа – он никак не мог открыть дверь, и охранник, парень лет двадцати пяти, выругавшись, вырвал у него ключ. Мы бежали туда, откуда доносились странные звуки, похожие на хриплый смех.

Шебаршин, стиснув руками голову, стоял на коленях у мини-бассейна и раскачивался в разные стороны. Тело Ляльки плавало в красной от крови воде, в мертвых глазах ее играли тусклые блики электрического света, на лице застыла умиротворенная улыбка. Как стало известно позже, она каким-то образом ухитрилась подсыпать Сане в стакан снотворное, поэтому он почти сразу отключился и в течение нескольких часов не отвечал на наши звонки. Этого времени ей вполне хватило на то, чтобы позвонить мне, а затем улечься в бассейн и вскрыть себе вены бритвой.

Во время прощания Саня стоял у изголовья жены, как изваяние, в ответ на наши соболезнования лишь холодно кивнул и отвернулся. Крохотный закрытый гробик поставили покойнице в ноги. В церковь не повезли, по церковным канонам вроде бы самоубийц вообще отпевать было не положено, но Саня договорился, и маленький попик со сморщенным лицом помахал дымящим кадилом, наскоро пробормотав молитву. На кладбище мы не поехали и на поминки не остались – подруга Маши, которую мы просили посидеть с Игорем, в семь должна была уходить. По дороге домой я не мог избавиться от мысли, что доберись мы до апартаментов часа на два раньше, Ляльку можно было бы спасти. Время, проклятое время, как его всегда не хватает!

– Время, – пробормотал я, когда мы остановились на светофоре.

Маша подняла на меня заплаканные глаза и вздохнула.

– Да, я сейчас тоже подумала, – печально сказала она, – мы безбожно разбазариваем наше время. Знаешь, Алеша, до семи еще время есть, давай сейчас свернем к универмагу и купим часы.

– У нас же есть часы.

– Так это будильник, а я хочу настенные, с кукушкой. С такими лучше время чувствуется. Ой, смотри, как раз поворот направо зажегся, значит, судьба.

– Судьба, так судьба, – согласился я и свернул к универмагу, – раз королева пожелала кукушку, поедем за кукушкой.