Мельбурн – Москва

– Мы с Лидой взрослые люди, живем в двадцать первом веке, – сухо возразил я, – и все между нами давно решено. Сейчас нам вместе хорошо, захочет кто-то из нас что-то изменить – другой мешать не станет. Ты-то чем недовольна? Тебе хочется, чтобы я страдал от одиночества? Я имею в виду чисто мужское одиночество. Или встречался со случайными женщинами?

Представления моей мамы о жизни все еще базировались на морали комсомолки двадцатого века, поэтому лицо ее так и заалело от смущения.

– Не знаю, – растерянно созналась она и понесла нечто несуразное: –

Ну…может… вдруг эта Лида забеременеет и не захочет делать аборт? Что тогда?

– Мамочка, милая, ты в какое время живешь? Мне не шестнадцать, Лиде тоже. Мы всего лишь одинокие люди, сведенные злой судьбой. Чем так недовольна Марта Васильевна? Она хочет, чтобы ее дочь до конца жизни больше не знала мужчин? Почему, кстати, она ни мне, ни Лиде не высказала своего фи?

– Алешенька, я не знаю, – мама так расстроилась, что на глазах ее выступили слезы, – я сама ее успокаиваю – взрослые, мол, разберутся. А она мне твердит: ты бы приехала, поговорила с сыном. Пусть бы Алеша снова женился, если ему одиноко, а Лидка моя ему не пара. Я уж даже в Москву собралась, но тут меня этот приступ уложил. Может, она из-за внука переживает? Боится, что на нем как-то скажется?

– Хорошо, ма, не волнуйся и не гадай, – сказал я, как можно веселее, – я приеду и сам разберусь, ладно? Успокойся, тебе вредно волноваться.

После этого мама, кажется, немного успокоилась, а я за оставшееся до отъезда время обдумывал все возможные варианты нашего с Мартой Васильевной будущего разговора. Однако, как говорится, человек предполагает, а бог располагает – все сложилось совсем не так, как я планировал. Когда мой самолет приземлился в Домодедово, я, прежде всего, связался с Севой Баяндиным, и он отрапортовал, что в отделе порядок – реклама сайта не спускается ниже второй страницы Яндекса. Успокоенный, я позвонил Шебаршину, сообщил ему своем прибытии, ответил на вежливые вопросы о здоровье матери. Потом набрал номер мобильного телефона Лиды – на этой неделе она должна была работать, и у нее в палатке как раз начался обеденный перерыв. Гудки шли, но ответа не было. Я поехал домой, по дороге специально прошел мимо палатки и легонько стукнул в окошко. Оно приоткрылось, и на меня вопросительно глянуло незнакомое юное лицо.

– Что желаете?

Поскольку молоденькая продавщица готова была обслужить меня, хотя ее перерыв еще не закончился, совесть не позволила мне ничего не взять.

– Завесьте мне… завесьте мне связку бананов, пожалуйста.

Поднявшись к себе, я внимательно огляделся и сразу понял, что убирали очень давно – на столах и полках лежал тонкий слой пыли. Бросив на кухонный стол бананы, я швырнул в угол сумку и побежал на первый этаж. Отворившая дверь Марта Васильевна при виде меня побледнела и затряслась мелкой дрожью.

– О, господи, Алеша!

– Марта Васильевна, что случилось, где Лида?

Она молчала. Я прошел в комнату и, присев на диван, повторил свой вопрос. Только тогда, не выдержав, Марта Васильевна расплакалась и начала рассказывать, сопровождая свое печальное повествование многочисленными комментариями и укорами в адрес дочери:

– Я ей с самого начала говорила: поступила в университет – учись. Нет, нужно ей было в семнадцать лет замуж выскакивать!

Выйдя замуж на первом курсе, Лида сразу забеременела, а после рождения дочки муж-бизнесмен заставил ее бросить университет. Он был десятью годами старше Лиды, ворочал большими деньгами, и постепенно решив, что ему все дозволено, начал открыто изменять жене. И тогда Лида впервые начала пить – сначала изредка, потом все чаще и чаще. Кончилось тем, что она в пьяном виде едва не погубила себя и дочку, выйдя с ребенком на шоссе прямо под колеса несущегося грузовика. К счастью, водитель сумел затормозить, но при этом задел микроавтобус с пассажирами, и некоторых из них ранило осколками стекол. Сотрудники дорожной инспекции составили акт, было много свидетелей, а когда выяснились все обстоятельства, муж подал на развод. При этом он не только отсудил себе дочку, но и настоял на лишении Лиды родительских прав.