Мэлори

– Шестой вагон? – переспрашивает он.

– Да, – отвечает его собеседница.

– Хорошо, разберемся. Спасибо!

Они снова одни. Если это можно так назвать, – за соседними столиками негромко беседуют люди. До Мэлори долетают обрывки разговоров – про разные Мичиганские города, про телеграф, про поезд. Кто-то рассуждает: если восстановили железнодорожное сообщение, значит, рано или поздно все вернется на круги своя.

Мэлори представляет Тома-старшего. Он мог бы сидеть напротив. Он мог бы сидеть за любым столиком. Прошло шестнадцать лет с его гибели. А Мэлори приписывает ему любой прогресс. Поезд – тоже его заслуга.

Он когда-то придумал воспользоваться телефонной книгой, благодаря чему Мэлори нашла школу для слепых, а затем лагерь «Ядин», где встретила незнакомца из переписи. А незнакомец оставил ей списки, где значатся имена родителей.

– Ну что? Где вопросы? – повторяет Дин.

– Сколько раз твари пробирались внутрь?

– Ни одного.

– Вы уверены?

– Положим, не уверен. Однако наши обезумевшие точно увидели тварей снаружи.

– Вы уверены?

– Опять же – не совсем. Однако я и остальные члены команды ходим по составу без повязок. Если бы тварь была внутри, мы бы уже давно рехнулись. Пассажиры, которые видели тварей…

– Вы перевозите покойников? – перебивает Мэлори.

– Доставляем, да.

– В этом рейсе тоже?

– Да.

– Где они?

– Два гроба в первом с хвоста грузовом вагоне. Где мы встретились. У задней двери. Там лучше не спать. Слегка отдает кладбищем.

– Спасибо за честность.

– Не желаете ли обсудить что-то более жизнеутверждающее? Например, сколько человек погибло во время ремонта?

– Простите, – смущается Мэлори. – Моя главная задача – доставить детей до места в целости и сохранности. Я не могу думать ни о чем другом.

– А куда вы едете?

– Я бы предпочла не говорить.

– Я мог бы посоветовать вам, как лучше добраться.

– Все равно…

– Ваше право.

– Есть ли на борту подозрительные люди?

– Подозрительные? Пожалуй, нет. Есть одна слепая женщина, но ей-то как раз повезло. А почему вы в перчатках и капюшоне?

Вопрос застает Мэлори врасплох. Ей становится стыдно за свой внешний вид. Неловкость, которую она не испытывала уже много лет и совсем по ней не скучала.

– Вы считаете, они сводят с ума прикосновением… – произносит Дин.

Страх, озвученный им, кажется более реальным и в то же время – глупым.

– …на что у вас наверняка есть веские причины, – добавляет он.

– Есть.

– Боже мой, – говорит Дин, – я позвал вас, чтобы успокоить, а вместо этого напугался сам.

– Да, я умею пугать людей.

Дин смеется. На этот раз не так весело.

– Поделитесь опытом, Джилл. Как вы умудрились продержаться столько лет?

– Вы хотите знать, благодаря чему мы выжили?

– Не только. Вы до сих пор ведете себя, словно они только что пришли. Вы хоть представляете, сколько людей со временем потеряли бдительность? Точное число мы, разумеется, не восстановим. А вы по сей день верны повязке.

Один из гитаристов (или гитаристок) слегка фальшивит, потом снова подстраивается под остальных.

– А вы слышали о переписи населения? – переводит тему Мэлори.

– Слышал. Хотя лично никого не встречал. А что?

– Просто интересуюсь статистикой. Общими тенденциями.

– А если, согласно статистике, люди стали больше рисковать? Вы присоединитесь к общей тенденции или продолжите жить, как в первый день после нашествия?

Если бы кто-то другой задал ей подобный вопрос, она немедленно встала бы и вышла из-за стола, из вагона и – вполне вероятно – покинула бы поезд. Не хватало, чтобы ее подбивали на еще больший риск. Однако сидящий перед ней мужчина слишком напоминает Тома-старшего. Она не в силах на него обижаться.

Когда она в последний раз говорила с жизнерадостным взрослым? Когда имела возможность поделиться идеями, мыслями – чувствами, наконец, с кем-то, кто ее понимает? Хотя бы потому, что тоже видел мир до прихода тварей. Том-младший не в счет. Хоть он и похож на Дина по суждениям, ему всего шестнадцать. И она, как мать, прежде всего должна оберегать его от неосторожных шагов. Иными словами, постоянно говорить «нет». Рубить под корень все начинания.

«Почему, – спрашивает она себя, – ты все ему запрещаешь? Ведь он рассуждает точно так же, как человек, на чье мнение ты опираешься уже семнадцать лет!»

– Я буду жить как раньше, – отвечает она.

Собственный ответ кажется ей фальшивым, все гораздо сложнее, чем может прозвучать.