Мемуары Дьявола

– Вы абсолютно правы, сударь. А главное, сигара исключительно полезна для желудка. Я убедилась в этом на море, когда курила без конца из-за эскорбуты[9], замучившей всю команду.

– Вы много путешествовали, сударыня? – спросил Луицци.

– Я два раза была в Англии, чтобы повидаться с Генией и подержать на руках внучку. Гения – это моя дочка, сударь… Да вот она идет по двору, вон там, внизу.

В этот момент Луицци и в самом деле увидел под окном спешившую куда-то пышную и красивую молодую женщину. Госпожа Турникель заорала во всю мощь своих легких:

– Гения! Доброе утро, Гения!

Носящая это странное имя персона резко остановилась, подняла голову и, казалось, была сильно удивлена, обнаружив рядом со своей матушкой любопытствующую физиономию Луицци. Она поздоровалась с некоторым смущением и неуловимым знаком подозвала уже замеченное раньше бароном жокееподобное существо. С боязливым и покорным видом оно приблизилось к хозяйке, с предельным вниманием выслушало все, что та приказала, и стрелой помчалось к дверям усадьбы. Едва Луицци потерял его из виду, как дверь распахнулась и жокей галопом ворвался в комнату; подойдя к госпоже Турникель, по-прежнему стоявшей у окна, он прокричал:

– А-а-а-а, мама тама внизу, а-а-а-а!

– Чего тебе надобно, чудо размалеванное? – обернулась к нему госпожа Турникель.

– А-а-а-а-а, – повторил жокей, – мама тама внизу-у… Гения, Гения.

– А! Дочка меня зовет, правильно?

Жокей утвердительно закивал в сторону двери.

– Ну хорошо, хорошо. Честь имею, сударь, – поклонилась Луицци госпожа Турникель. – Через какие-то полчасика будет завтрак; не прозевайте звонок.

– О, сударыня, премного благодарен вам за заботу, – произнес Луицци.

Он проводил до дверей славную женщину, не перестававшую исполнять изысканнейшие реверансы. Едва закрыв за ней дверь, Луицци позволил прорваться наружу распиравшему его смеху и тут же услышал ответный едкий смешок; он обернулся и увидел жокея, который надрывался от смеха, передразнивая внушительные осанистые манеры госпожи Турникель. Жокей представлял из себя весьма занятное создание: лицо, целиком покрытое татуировками, прилизанные черные волосы, горящие и полные лукавства глаза, сверкающие белизной длинные и острые клыки; на вид ему было около двадцати пяти лет. Луицци оборвал свой смех и с нескрываемым любопытством уставился на дикаря. Такое пристальное наблюдение смутило жокея; он замолчал и вытянулся у стенки по стойке «смирно», уставившись на барона полным недоверия взглядом из-под бровей. Луицци не прекращал внимательно рассматривать его, и жокея все больше начало разбирать беспокойство: он задергался, стреляя туда-сюда глазами, и наконец, обнаружив в углу комнаты, видимо, искомую запыленную пару сапог барона, с радостным воплем схватил их и умчался с такой скоростью, что Арман не успел задать этому необычному существу ни одного вопроса.

После того как жокей исчез, барон спросил себя, уж не угодил ли он часом в приют для умалишенных; его попытки осмыслить последние и столь неординарные визиты прервал шум остановившегося во дворе замка экипажа, и он бросился к окну, предвкушая зрелище еще одной карикатуры в добавление к уже виденным. Но так уж суждено было Луицци – ошибаться почти беспрестанно. Из прибывшего экипажа вышли женщина, одетая не без определенной элегантности, и красавец-юноша. Гости едва успели ступить на землю, как к ним бегом подбежала госпожа Турникель.

– Как вы себя чувствуете, госпожа графиня? – жизнерадостно закричала она.

– Довольно плохо, – вздохнула прекрасная дама, обнимая старушку. – Как западный ветер, так голова просто раскалывается.

– Ох, и не говорите! Как я вас понимаю! – запричитала госпожа Турникель. – Ох уж эта погода! В ненастье у меня все нутро болит.

Затем она повернулась к красавчику:

– Ну, а вы, сударь, как вы себя чувствуете сегодня с утречка?

– Прекрасно, сударыня, просто прекрасно, – ответил юноша, пожимая руку сестре господина Риго. – Если бы только не эта ужасная дорога – до чего ж она утомляет!

– Ох, как я вас понимаю, – откликнулась госпожа Турникель. – Помнится, пасла я в молодости коров, так попадались такие рытвины, такие ямы, что проваливалась я в грязь по колено…

– Ах, госпожа Турникель, – игриво произнес юный повеса, – какой, должно быть, очаровательной пастушкой вы были в то время! За такой Эстеллой ухлестывал, верно, не один Неморен!

Прекрасная дама знаком выразила свое неудовольствие сыну, а госпожа Турникель произнесла наивным тоном:

– А кто это такие, Эстелла и Неморен?

– Боже, – ответила дама, – да это из романа господина де Флориана.

– А-а, господин де Флориан! Ну как же, как же! – сказала госпожа Турникель. – Ведь я хорошо его знала, он очень даже меня уважал и читал мне вслух все свои произведения…