Меня зовут - Кожа

приехала очень расстроенная и недовольная мною... Я готов был вынести сейчас любое наказание, лишь бы мама

была спокойна и весела. Но я понимал, что все это глупые фантазии. Разве может быть спокоен человек, если у

его ближнего беда? Я знал, что и бабушка украдкой плачет. А если она и заступалась за меня и возражала маме,

так только для того, чтобы уменьшить в маминых глазах величину нашего семейного несчастья.

Группа ребят играла в волейбол на полянке перед школой. Только темнота заставила их прекратить игру, и они

расходились по домам, обмениваясь веселыми шутками, хохоча и задирая друг друга. Почему судьба так

несправедлива к одним и так щедро одаривает других! Ни у одного из этих ребят нет такого горя, как у меня.

Никому из них не приходится прятаться в нору, как чесоточной собаке!

Из-за чего все это? Из-за какой-то дурацкой лягушки!

Но всему на свете приходит конец. Я соскользнул на землю по стене, выходившей на задворки, и сразу же

наткнулся на бабушку: с ведром в руке она направлялась доить коров.

— Эгей! Кожа! — закричала бабушка.— Г де ты бродишь? Мать приехала!

Бабушка! О славная бабушка! Она, несмотря ни на что, продолжала держать мою сторону, подошла ко мне и почти беззвучно прошептала:

— Мама очень сердита... Разговаривай с ней посмирнее.

Я вошел в комнату, ступая осторожно, словно шел по льду. В комнате было темно. Наверно, мама куда-нибудь

вышла.

В это время откуда-то из темноты послышался чей-то тяжелый вздох. Я вгляделся и различил на кровати силуэт

мамы. Она прилегла прямо в той же одежде, в которой приехала с джайляу.

Я подошел поближе:

— Здравствуйте, мама!

Она не ответила. Было тихо-тихо. Потом снова послышался вздох и всхлипывания.

Я осторожно дотронулся до маминой руки:

— Мама, не нужно плакать.

Мама медленно приподняла голову, достала платок и вытерла слезы.

— А что же мне еще делать?—спросила она.— Никогда не думала, что ты

вырастешь таким безобразником. И

каждый день ты становишься все хуже и хуже.. , Где пройдешь, там трава перестает расти... Никакого стыда.

Мама еще очень долго говорила. Признаюсь, я не очень вслушивался в ее

слова. Все, что говорила она, мне было

давным-давно известно. Это же самое говорили и учителя, и соседи, и

бабушка, и сама же мама. Удивило и

испугало меня другое — мамин тон.

Обычно все кричали и ругались. Мама тоже покрикивала и поругивалась. А сейчас она словно печально

рассуждала о ком-то, кого вовсе и не было в этой комнате.

Не знаю, дорогие читатели, бывало ли у вас когда-нибудь такое странное состояние, как у меня тогда. Его очень

трудно опирать. Но я всё-таки попробую сделать это.

Руки и ноги у меня словно сделались какими-то очень большими и перестали

слушаться. И я не знал, куда их

деть. Всюду они были лишними. Я начал переминаться с ноги на ногу, вздыхал, сердился и фыркал. И ничего не

мог сказать. Я не слышал слов, но мне было так больно, так тяжело от

маминого тона... Каждый звук ее голоса

словно разрезал пополам мое сердце. И я не мог прервать ее, я не мог даже попросить, чтобы мама перестала

говорить...

Наконец я не выдержал и начал всхлипывать.

Мой плач, как видно, еще больше расстроил маму. Она умолкла и тоже начала плакать.

Я сел в темноте прямо на пол, около кровати, пытался нащупать мамину руку и поцеловать ее. Но она молча

отдергивала руку и продолжала плакать.

Потом она подняла голову и вдруг спокойно, совсем спокойно спросила:

— Как же нам дальше жить, Кожа? Может быть, тебе и правда не стоит учиться?

— Мама!—закричал я, совсем как маленький ребенок.— Я больше не буду... не бу-у-уду...

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Рассказывает о педсовете.

На улице темно. Кругом тишина. Только собаки - пустобрешки то здесь, то там поднимают свой звонкий, не нужный никому лай.

Мы с мамой идем в школу на педсовет. Мама молчит. Выходя из ворот, она тихо сказала:

— Нет у нас в доме мужской руки.

И еще — переходя мостик через канаву:

— Ну, погоди же, с завтрашнего дня начнется новая жизнь.

Больше мама ничего не говорит. Я тоже молчу. Я думаю, что означают мамины слова насчет новой жизни и

мужской руки. Раньше она никогда ничего такого не говорила... И вдруг руки и ноги мои холодеют — неужели она

выйдет замуж за Каратая? Перед моими глазами встал ненавистный трехколесный мотоцикл. Я увидел его так

ясно, что мог сосчитать кривые царапины на бензобаке. Их было четыре. Что ж это за мужчина, который не может даже подкрасить мотоцикл!

Я весь дрожал от страха и обиды. Мне хотелось броситься перед мамой прямо на землю, в теплую вечернюю

пыль и закричать: «Прости, мамочка милая! Прости, пусть я провалюсь сквозь землю, если я хоть раз обижу тебя!

Не выходи замуж! Я клянусь, что буду самым смирным мальчишкой во, всем селе! Даже соломинку изо рта у овцы

без спросу не возьму. В школе... » Что это я сам себе болтаю про школу... Еще неизвестно, буду я завтра учеником

или нет.

Кто-то курил перед зданием школы. По белому костюму я узнал Ахметова. Он сразу же взял под руку мою маму и увел ее, а мне сказал:

— Сиди и жди! Нужно будет — позовем...

И я сел на скамейку.