Мэри Вентура и «Девятое королевство»

– А почему бы не отложить отъезд до завтра? – спросил он. – Тогда и я мог бы походить с тобой.

– Наш последний день – сегодня.

Нортон не нашелся что ответить.

Только когда они встретили пятьдесят седьмого медведя, он осознал, как сильно расстроена Сэди. Медведь растянулся на дороге в полосе солнечного света – огромный коричневый сфинкс. Раньше Сэди не упустила бы возможности разглядеть его получше, объехала бы его, но на этот раз она, плотно сжав зубы, молча прибавила скорость и проскочила поворот дороги. Она вела машину, забыв об осторожности. А у перекрестка рядом с несколькими радужными озерами разогналась так лихо, что люди, собиравшиеся переходить дорогу, отпрянули в ужасе, а смотритель парка сердито крикнул ей вслед: «Эй, вы там, полегче!» Проехав еще несколько сотен ярдов, Сэди неожиданно расплакалась. Лицо ее сморщилось, нос покраснел, слезы стекали по уголкам губ и подбородку.

– Ну-ка остановись! – приказал Нортон, взяв наконец бразды правления в свои руки.

Машина съехала на обочину, дернулась раз или два и заглохла. Сэди свалилась на руль как тряпичная кукла.

– Ничего особенного я не просила, – прорыдала она. – Только посмотреть на озера и фонтанчики.

– Послушай, – сказал Нортон. – Я знаю, в чем дело. Уже почти два часа, мы шесть часов в дороге, а во рту у нас крошки не было.

Рыдания стали тише. Сэди позволила мужу развязать ленты на соломенной шляпке и пригладить себе волосы.

– Сейчас мы едем в Маммот-Джанкшен, – продолжал Нортон, словно рассказывал ребенку успокоительную сказку на ночь, – там съедим горячий суп и сэндвичи, проверим почту, а на обратном пути осмотрим все горячие источники и остановимся у каждого озера. Как тебе это?

Сэди кивнула. Нортон почувствовал, что она колеблется. Наконец она выпалила:

– Ты видел медведя?

– Конечно, видел, – ответил Нортон, пряча улыбку. – Сколько их теперь?

– Пятьдесят семь.

Жара спадала, а ощущение гибкой, податливой талии на сгибе руки было настолько приятно, что в Нортоне возродилось доброжелательное отношение к человечеству. Раздражение, пылавшее у основания черепа, смягчилось. Уверенно, самодовольно сознавая свое мастерство, Нортон завел машину.

Сэди шла на несколько ярдов впереди Нортона, сытая, умиротворенная, еле заметная в тумане, но покорная ему, словно ягненок на поводке. Невинность и доверчивость жены возлагали на него ответственность за ее судьбу перед Богом. Он знал ее и оберегал. Но Нортон не видел или не хотел видеть, что покорность Сэди не отпускает его, тащит за собой. Вот и сейчас он следует за женой в горячих, удушающих туманных испарениях, хотя уже и радуги под прозрачной водой исчезли.

К тому времени, когда они обошли круг по дощатому настилу, солнце скрылось за холмами, и тень от высоких сосен упала на пустынную дорогу. Бессознательное беспокойство заставило Нортона, когда он вел машину, бросить взгляд на индикатор уровня топлива. Белая стрелка говорила, что бензобак почти пустой. Сэди, должно быть, тоже это заметила, потому что внимательно смотрела на мужа в слабом свете уходящего дня.

– Как думаешь, дотянем? – спросила она со странной живостью.

– Конечно, дотянем, – ответил Нортон, хотя совсем не был в этом уверен.

До озера им не встретилось ни одной заправочной станции, а новый отрезок пути займет не меньше часа. Некоторый запас бензина в баке был, но Нортон никогда не пытался узнать, сколько именно: он всегда заправлялся вовремя и не испытывал судьбу. Пережитое из-за Сэди волнение отвлекло его внимание, и он даже не посмотрел на датчик. А ведь они спокойно могли заправиться в Маммот-Джанкшен. Нортон включил дальний свет, но и теперь двигающаяся впереди маленькая освещенная пещера не могла соперничать с темным войском наступающих сосен. Как приятно было бы увидеть в зеркале заднего вида свет фар другой машины! Но зеркало заполняла одна лишь темнота. В иррациональном приступе малодушия Нортон остро ощутил тяжесть тьмы: она давила ему на темя, жестоко и упорно сжимала с боков, словно поставила себе целью раздавить защищавшую его хрупкую костную оболочку.

Чтобы увлажнить сухие губы и противостоять тьме, Нортон вдруг запел, чего давно уже не делал:

Ливерпульские бродяги,Вас хочу предостеречь,Не берите на охотуНи собаку, ни картечь…

Печальные слова песни лишь обостряли их ночное одиночество.

Однажды, заснув на нарах,Я видел чудесный сон…

И вдруг словно свечу ветром задуло: Нортон забыл слова. Но тут подхватила Сэди:

Я снова был в ЛиверпулеИ ехал в Мерилебон.

Закончили песню они уже вместе:

Любимая была рядом,И кружка эля в руках.Но проснулся с разбитым сердцемВ Ван-Дименских местах[32].

Нортона расстроило, что он забыл слова песни: ведь он знал ее наизусть – так же как собственное имя. Память стала его подводить.