Еще полчаса они ехали, не встречая привычных ориентиров, а стрелка датчика опустилась ниже некуда. Нортон прислушивался к слабому рокоту мотора, как прислушиваются к дыханию умирающего родного человека, уши ловили любое нарушение в работе двигателя – перебой, паузу.
– Даже если мы дотянем до заправки, – проговорила Сэди с натянутым смешком, – нас могут ждать две другие неприятности: трейлер, занявший наше место, и медведь в палатке.
Наконец впереди стало вырисовываться озеро – блестящий серебряный просвет среди темных конусообразных сосен, в нем отражались звезды и недавно взошедшая луна. В свете фар мелькнула тень – это олень скрылся в густом кустарнике. Звук копыт и вид открывшейся воды успокоил их. На противоположном берегу озера скопление крошечных огоньков указывало на магазины в центре лагеря. Через двадцать минут они, смеясь, как беспечные юнцы, въезжали на освещенную автозаправку. Мотор заглох в пяти ярдах от насоса.
Такой веселой Нортон не видел жену с начала путешествия. Жизнь на открытом воздухе, пусть даже в национальном парке, среди других палаток и трейлеров, отнимала у нее все силы. В один из вечеров, когда он вышел на несколько минут прогуляться вдоль озера, оставив жену мыть грязную посуду после ужина, она впала в истерику и бросилась следом за ним с кухонным полотенцем. Сэди махала руками и кричала, синие тени сгущались вокруг нее, и она словно тонула в них. И он сразу повернул назад. Но на этот раз оставшийся позади страх темноты, пустой бензобак и безлюдная дорога встряхнули ее, как хороший глоток бренди.
Возбуждение жены сбивало его с толку, он больше привык к ее странным и нелепым страхам. Когда они подъехали к кемпингу и свернули на тропу D, у Нортона дрогнуло сердце. Их палатки не было. Но тут, стыдясь собственной глупости, он заметил, что палатку просто заслонил длинный округлый алюминиевый трейлер, поставленный рядом.
Нортон отвел машину на парковочное место за трейлером. Фары высветили в нескольких ярдах от их палатки что-то вроде темной горки. Сэди издала тихий торжествующий смешок:
– Пятьдесят восьмой!
Потревоженный ярким светом или шумом двигателя, медведь попятился от мусорного бака. А потом, неуклюже переваливаясь, скрылся среди темных палаток и трейлеров.
Сэди не любила готовить ужин после наступления темноты: запах еды мог привлечь животных. Сегодня же она сразу направилась к лагерному леднику за озерной форелью, которую выловили накануне. Она пожарила ее и подала с холодным картофелем и горячими початками кукурузы. И даже при свете фонарика развела шоколадно-молочный коктейль, да еще нагрела воды для мытья посуды.
Чтобы как-то загладить оплошность с водой и бензином, Нортон стал особенно тщательно убираться. Недоеденную жареную рыбу он завернул в вощеную бумагу, положил в сумку-холодильник и убрал в багажник, туда же засунул пакет печенья, среди которого было и ванильное. Потом тщательно проверил, закрыты ли окна, и запер дверцы. Багажник был забит до отказа консервами, туалетными принадлежностями и много чем еще – хватило бы на два месяца. Нортон и его проверил – плотно ли закрыт. Взяв ведерко с мыльной водой, дочиста оттер деревянный стол и две лавки. Медведи забредают только в грязные кемпинги, рассказывали смотрители, – туда, где валяются объедки, или если еда хранится в палатках.
Каждую ночь медведи бродили по кемпингу от одного мусорного бака к другому, набивая животы. Бороться с этим было трудно. У баков железные крышки, а сами баки вкопаны в землю, но хитрые медведи откручивали крышки и выгребали лапами содержимое, выискивая среди вощеной бумаги корки хлеба, объедки гамбургеров и хот-догов, вылизывали банки из-под меда или джема, подбирали все, что легкомысленные туристы не хранили в холодильниках или плотно закрытых контейнерах. Несмотря на строгие правила, люди к тому же кормили медведей и, чтобы сфотографировать зверя, приманивали его сахаром или крекерами и даже подсовывали ему под морду детей для забавного снимка.
Сосны ощетинились тенями в синем размытом лунном свете. Нортону привиделись огромные грубые очертания медведей, они мягко ступали в ночной тьме и вынюхивали пищу. Голова у него снова разболелась. Наряду с головной болью что-то еще не давало ему покоя, мучая, как забытые слова песни, – то ли пословица, то ли воспоминание, пытающееся прорваться в сознание. Однако, как он ни старался, ничего не приходило на ум.
– Нортон, – тихо позвала его из палатки Сэди.
Он послушно пошел на голос жены, двигаясь медленно, словно лунатик в трансе, и, войдя в палатку, застегнул молнию на брезентовой двери с маленьким окошком из москитной сетки. Спальный мешок успел нагреться от женского тела, и Нортон подкатился к Сэди под бок, почувствовав себя как в уютном гнездышке.
Нортона разбудил грохот. Сначала он ему снился: разрывающий уши шум, звон бьющегося стекла. Но и проснувшись – с удивительно ясной головой – он продолжал слышать низвергающийся водопадом звон колоколов и гонгов.
Рядом лежала напряженная Сэди. Дыхание жены щекотало Нортону ухо.