Миллисент не смогла удержаться от смеха. Как это замечательно, что она неожиданно обрела товарища.
– Наверное, вы сами из сказки?
– Не совсем, – ответил мужчина. – Но надеюсь когда-нибудь там побывать. Это очень полезно.
Миллисент хотелось продолжить разговор, но автобус уже подъезжал к станции. Интересно было бы побольше узнать об этих птицах.
С этого времени тяготы посвящения перестали ее раздражать. Миллисент весело бродила по Льюистонской площади и, переходя от магазина к магазину, выпрашивала раскрошившиеся крекеры и подпорченные манго, смеясь про себя, когда люди сначала удивленно на нее смотрели, а потом с просветленными лицами начинали отвечать на ее бредовые вопросы так, словно она была нормальным, серьезным человеком. Многие окружающие обычно застегнуты на все пуговицы, но и они раскрываются, если чувствуют к себе неподдельный интерес, и тогда становятся очень милыми. И вовсе не нужно вступать в особый клуб, чтобы почувствовать связь с другими людьми.
Как-то после обеда Миллисент разговорилась с Лианой Моррис, еще одной девочкой, проходящей испытания, и спросила, что изменится, когда они станут членами клуба.
– О, я все об этом знаю, – ответила Лиана. – Два года назад в нем состояла моя сестра, пока не окончила школу.
– И что именно они там делают? – Миллисент не терпелось узнать как можно больше.
– Ну, раз в неделю у них проходят встречи… поочередно дома у каждой из девочек.
– То есть ты хочешь сказать, что это просто своего рода закрытое сообщество?..
– Ну, можно и так сказать… хотя это странно звучит. В клубе девушка получает определенные преимущества. Моя сестра, например, стала встречаться с капитаном футбольной команды. Неплохо, правда?
Да, совсем неплохо, сказала себе Миллисент, лежа в постели утром перед Крысиным судом и слушая чириканье воробьев за окном. Она думала о Гербе. Стал бы он с ней так приветливо общаться, если бы она не была без пяти минут член клуба? Стал бы с ней встречаться (если стал бы) просто потому, что она – это она, безо всяких дополнительных бонусов?
И еще одна мысль не давала ей покоя. Они с Трейси отдалятся друг от друга. В том, что это произойдет, Миллисент не сомневалась: она уже видела такое раньше.
Воробьи за окном продолжали чирикать, и Миллисент мысленно представила себе этих сбившихся в стайку, неотличимых друг от друга бледных серо-коричневых пташек. А потом, сама не зная почему, вдруг подумала о вересковых птицах. Беззаботно парящие над вересковыми зарослями, они весело распевают на просторе, то взлетая, то камнем падая вниз. Сильные и гордые, они свободны и одиноки. И тогда она приняла решение.
Сидя на охапке дров в подвале Бетси Джонсон, Миллисент понимала, что с триумфом прошла очень тяжелое для ее самолюбия испытание огнем и теперь у нее две возможности воспользоваться своей победой. Одна – легкая: она примет корону принцессы и пополнит собой число избранных. Вторая была намного труднее, но она знала, что выберет именно ее. Не то чтобы она хотела проявить благородство или что-то в этом роде. Просто поняла, что существуют другие способы попасть в огромный, сверкающий огнями зал, полный людей и жизни.
Сегодня вечером это будет трудно объяснить девочкам, но позже она обо всем расскажет Луизе. Как, пройдя все испытания, даже Крысиный суд, она доказала себе нечто важное, заставившее ее принять решение не вступать в клуб. И что она сможет быть другом всем, а не только членам клуба. Сможет всем стать сестрой. И Трейси тоже.
Дверь у нее за спиной приоткрылась, и в мягкий сумрак подвала скользнул луч света.
– Эй, Миллисент, выходи. Все закончилось. – За дверью стояли девочки.
– Иду, – ответила она и, поднявшись, двинулась из окутывавшей ее тьмы в сторону света.
Да, все кончилось. Завершилось все самое худшее, самое трудное, завершилось посвящение, из которого она нашла выход. И в этот момент откуда-то издалека донесся мелодичный звук флейты, причудливый и нежный, и Миллисент подумала, что это, должно быть, песни вересковых птиц, которые легко и плавно описывают круги в воздухе на фоне синеющего горизонта, и их алые крылья мелькают под ярким солнцем.
В душе Миллисент зазвучала собственная мелодия, мощная и яркая – ликующий ответ быстрокрылым птицам, весело распевающим где-то в дальних краях. Она знала, что только теперь начинается ее подлинное посвящение.
Воскресенье у Минтонов
«Если бы только Генри не был таким привередливым, – вздохнула Элизабет, поправив карту на стене в кабинете брата. – Чересчур привередливым». Она машинально оперлась на письменный стол из красного дерева – ее морщинистые пальцы с голубыми прожилками казались очень белыми на темном полированном дереве.
Запоздалое утреннее солнце бледными квадратами падало на пол, высвечивая летящие и оседавшие в воздухе пылинки. В окно Элизабет видела сверкающую зеленую поверхность сентябрьского океана, который простирался далеко за размытую линию горизонта.