Мэри Вентура и «Девятое королевство»

Казалось, сама комната опешила от такой дерзости. Элизабет не сомневалась, что увидела, как оцепенела железная подставка для дров в камине и побелел от страха синий гобелен над каминной полкой. Дедушкины часы удивленно уставились на нее и замерли перед очередным укоризненным тиканьем.

– Конечно, я знаю, в каком направлении перемещаюсь, – решительно заявил Генри. – Я всегда намечаю путь заранее и беру с собой карту, чтобы следить за передвижениями.

Элизабет представила себе, как брат ранним утром стоит на развернутой карте и нетерпеливо ждет, когда солнце взойдет на востоке. (Он, конечно, знает, где находится восток. И не только это.) Он также знает, откуда дует ветер. Благодаря какой-то непогрешимой магии ему также известно, под каким углом компаса ветер изменит направление.

Мысленно она нарисовала Генри, стоящего в центре карты, разделенной на четыре части, как яблочный пирог под голубым куполом чаши. Твердо стоя на ногах, он делает карандашом на бумаге вычисления, проверяя, вращается ли планета точно по графику. Ночью он следит за созвездиями, движущимися по небу, словно по светящемуся циферблату, и весело окликает их по имени, будто пунктуально явившихся родственников. Ей казалось, она слышит, как брат радостно выкрикивает: «Как делишки, Орион, старина?» О, это было просто невыносимо.

– Наверно, можно научиться разбираться в направлениях, – пробормотала Элизабет.

– Ну конечно. – Генри улыбнулся ее неуверенности. – Я даже дам тебе карту попрактиковаться.

Элизабет неподвижно сидела, в то время как Генри листал атлас, задерживаясь на заинтересовавших его картах. Она дорожила миром, в котором жила, пусть зыбким и неточным. Это был сумеречный мир, в котором луна плыла над деревьями трепетным серебряным шаром, синеватые блики дрожали на листьях за окном и отражались расплывчатыми узорами на обоях. Сам воздух был не совсем прозрачным, он мягко окутывал предметы, так что они сливались друг с другом. Легкие, капризные порывы ветра неслись то с моря, то со стороны розовой беседки – она определяла это по запаху морской воды или цветов.

Элизабет поежилась от дружелюбно-покровительственной улыбки Генри. Ей захотелось сказать что-нибудь дерзкое и циничное, что нарушило бы невыносимую безмятежность его лица. Она вспомнила, как однажды осмелилась произнести неожиданно для себя нечто фантастическое… что это было? Ах да: вот бы приподнять человеческую макушку, как крышку от чайника, и заглянуть внутрь – посмотреть, чем люди думают. Генри тогда весь напрягся, откашлялся и произнес со вздохом, как неразумному ребенку, что-то вроде: «А что ты ожидаешь увидеть? Конечно, не шестеренки и колеса и не мысли, сложенные, как листы бумаги, пронумерованные и перевязанные лентой», – и сам улыбнулся своей тяжеловесной остроте.

«Нет, конечно нет», – ответила пристыженная Элизабет. Она представила, что творится в ее мозгу – темном, теплом помещении с раскачивающимися и мигающими цветными лампочками, похожими на отражающиеся в воде многочисленные фонарики, и картинками, возникающими и тающими на туманных стенах, – размытыми и неясными, как работы импрессионистов. Цвета распадаются на крошечные фрагменты, розовая кожа женщин смешивается с цветом распустившихся роз, лавандовый оттенок платьев сливается с сиреневым. И откуда-то льются нежные звуки скрипки и колокольчиков.

Что же до мозга Генри, она не сомневалась, что он плоский и ровный, с множеством измерительных приборов, освещенный ярким солнечным светом. В нем геометрически выверенные бетонные дорожки и квадратные, основательные дома с часами на стенах – все они идут точно и синхронно. Воздух густо начинен их равномерным тиканьем.

В окно вдруг брызнул слепящий свет, и гостиная словно расширилась.

– Давай выйдем. Отличная погода для прогулки, – сказал Генри и поднялся с тахты, улыбаясь и протягивая ей квадратную, основательную руку.

Генри завел привычку каждое воскресенье после обеда отправляться на прогулку с Элизабет по бульвару вдоль океана. Соленый морской воздух оказывает общеукрепляющее тонизирующее действие, говорил он. А то у нее болезненный вид.

Седые волосы Элизабет развевались на ветру, окружая лицо тонким влажным ореолом. Она знала, что Генри, несмотря на его пропаганду живительного бриза, не нравятся растрепанные волосы, и он предпочел бы, чтоб она убирала их в привычный пучок и скрепляла длинной металлической шпилькой.

Сегодня воздух был чистым и теплым для начала сентября, и Элизабет с необычной радостью ступила на крыльцо; ее серое распахнутое пальто не скрывало лавандового платья. Она обратила внимание, что на небе вдали, у горизонта, завязываются темные облака, – это могло быть предвестником бури. Лиловые облака напоминали виноградные гроздья, и чайки кружили среди них светло-кремовыми снежинками.