Они ели в молчании. Время от времени Элизабет поднималась, уносила освободившуюся посуду, подливала воду в бокал Генри, приносила из кухни десертные бокалы с ежевикой и сливками. Когда она двигалась, пышные лавандовые юбки шуршали, задевая плотную полированную мебель, и тогда ей казалось, что она становится кем-то другим, возможно матерью. Кем-то, кто легко и ловко управляется с домашним хозяйством. Как странно, что после лет, проведенных в полной независимости, она вновь живет вместе с Генри, взвалив на себя домашние обязанности.
Элизабет взглянула на брата, который, склонившись над десертом, отправлял ягоды со сливками ложку за ложкой в свой похожий на пещеру рот. Брат отлично сочетается с тусклой зашторенной столовой, думала она, и ей доставляло удовольствие созерцать его в этом искусственном полумраке, в то время как на улице ярко светило роскошное солнце.
Элизабет занялась мытьем посуды, а Генри тем временем уединился в кабинете за картами. Ничто на свете он не любит больше составления таблиц, графиков и вычислений, думала Элизабет, глядя из кухонного окна на слепящие вспышки голубой воды вдалеке и продолжая возиться в теплой мыльной пене. Генри всегда, когда они были еще маленькими, чертил графики и карты, беря за основу учебник географии, только уменьшал, если надо было, масштаб, а она, рассматривая картинки гор и рек с диковинными названиями, давала волю своей необузданной фантазии.
В глубине мойки, в мутной воде, стекло позвякивало о серебро, звук нарастал нежным крещендо. Элизабет опустила в мойку последние тарелки и следила, как они наклоняются и идут ко дну. Покончив с посудой, она присоединится к Генри в гостиной, где они немного почитают, а потом, может быть, отправятся на прогулку. Генри говорит, что свежий воздух полезен для здоровья.
С легкой обидой Элизабет вспомнила долгие дни детства, проведенные в постели. Она была болезненным, слабым ребенком, и пышущий здоровьем брат навещал ее – здоровый краснощекий мальчик.
Придет время (Элизабет много раз об этом думала), когда она наберется смелости и все выскажет Генри. Она не знала точно, что будет говорить, но это будет что-то грозное и сокрушительное. И еще – непочтительное и непристойное. И тогда она впервые увидит Генри смущенным, нерешительным, беспомощным, не знающим что сказать.
Смеясь про себя, что придавало ее лицу веселое и довольное выражение, она вышла к Генри, сидевшему за атласом в гостиной.
– Иди сюда, Элизабет, – позвал ее Генри и похлопал по тахте рядом с собой. – Я нашел интереснейшую карту Новой Англии. Хочу, чтобы ты посмотрела.
Элизабет покорно подошла и села рядом с братом. Так они сидели некоторое время и листали блестящие страницы с розовыми, голубыми и желтыми картами штатов и стран. Вдруг Элизабет заметила в центре Массачусетса знакомое название.
– Подожди минутку! – воскликнула она. – Дай взглянуть на места, где я была. – Вот здесь, – она провела пальцем линию к западу от Бостона к Спрингфилду, – и здесь, – палец свернул к Северному Адамсу, – а потом я переезжала границу с Вермонтом, когда навещала кузину Рут… когда это было? Прошлой весной…
– Шестого апреля, – уточнил Генри.
– Да, правда. Удивительно, но я никогда не думала о том, в каком направлении еду, – сказала Элизабет, – вот как на этой карте: вверх, вниз или вбок.
Генри взглянул на сестру даже с некоторым испугом.
– Никогда не думала? – недоверчиво вздохнул он. – Ты хочешь сказать, что не знала, едешь ли ты на север или юг, на восток или запад?
– Да, – вдруг озарило Элизабет. – Никогда. Какая в этом разница, казалось мне.
Она подумала о занятиях брата, стенах, увешанных огромными картами, расчерченными и скрупулезно аннотированными. Мысленно воспроизвела тщательно прорисованные черные контурные линии, бледно-голубую акварель вдоль берегов континентов. Там еще были символы, вспомнила она. Стилизованные пучки травы для обозначения болот и зеленые пятна – для парков. Элизабет представила, как ее крохотная фигурка бродит по идеально прочерченным контурным линиям вверх и вниз, переходит вброд мелкие голубые овалы озер и прокладывает себе путь сквозь жесткие, высокие болотные заросли.
Потом она вообразила в своей руке круглый, с белым циферблатом компас. Стрелка компаса крутится, дрожит, замирает и всегда, куда ни повернись, указывает на север. Неукоснительная точность механизма раздражала.
Во взгляде Генри был чуть ли не шок. Элизабет обратила внимание, что глаза у него очень холодные и очень синие, как воды Атлантики на карте. Тонкие черные линии расходились радиусом из зрачка. Она различила и короткую черную кромку ресниц, обозначенную неожиданно четко и ясно. Генри знает, где север, подумала она с отчаянием. Он точно знает, где север.
– На самом деле я не уверена, что так уж важно знать направление. Главное – знать место, куда едешь, – заявила Элизабет с раздражением в голосе. – Ну, вот ты, неужели ты всегда помнишь, в каком направлении перемещаешься?