Мэри Вентура и «Девятое королевство»

В задумчивости Элизабет облокотилась на ограждение, подперев подбородок руками с вздувшимися синими венами. Она представила себе, как кажущийся зеленым на глубине Генри опускается в мутной воде все ниже, как морская свинья. В волосах его запутались водоросли, карманы полны воды, круглые золотые часы, компас с белым циферблатом еще больше утяжеляют его, и он оседает на дно океана.

Вода просочится в его туфли, проникнет в рабочий механизм часов, и те перестанут тикать. Сколько их ни тряси, сколько по ним ни стучи – результата не будет. Покроются ржавчиной даже винтики компаса, и как бы ни колотил по нему Генри, диковинная подрагивающая стрелка будет упрямо стоять на месте, и север всегда окажется в той стороне, куда повернется брат. Элизабет представила себе, как Генри будет совершать свои воскресные прогулки по дну в одиночестве, бодро шагая при бледно-зеленом свете и с любопытством тыкая тростью в морские анемоны.

А потом она подумала о его работе с картами, о морских змеях, изображенных в центре Атлантического океана; о Нептуне, царственно расположившемся на волне с трезубцем в руке и короной на седых волосах. И пока она размышляла, царственные черты лица Нептуна расплывались, лицо округлялось, становясь одутловатым, а когда он повернулся к ней, Элизабет увидела перед собой удивленное лицо изменившегося Генри. Он сидел, съежившись, на гребне волны, стуча зубами от холода, – без жилета и костюма в полоску. И жалобно чихал.

Бедняжка Генри. Ее сердце сжалось от боли. Кто позаботится о нем там, внизу, среди этих скользких, ленивых морских тварей? Кому там есть дело до его рассказов о том, что приливы контролируются Луной и что от нее же зависит плотность атмосферного давления? Она с нежностью вспомнила, что Генри с трудом переваривает моллюсков.

Ветер снова усилился, юбки Элизабет взмыли вверх, их раздувало от яростных порывов. Она опасно наклонилась и, отпустив перила, пыталась справиться с юбками. Ее ноги то отрывались от дощатого пола, то опускались, то опять отрывались, пока ее окончательно не унесло ветром вверх и она не полетела, как бледное лавандовое семечко, над волнами в открытое море.

И с тех пор никто не видел Элизабет Минтон, которая в восторге улетала ввысь, сдуваемая то в одну, то в другую сторону, а цвет ее лавандового платья сливался с лиловым оттенком дальних облаков. Ее пронзительно-ликующее женское хихиканье смешалось с низким булькающим смешком Генри, который проносился прямо под ней на уходящей волне…

День клонился к вечеру. Элизабет внезапно почувствовала, как кто-то коснулся ее плеча.

– Пойдем домой, Элизабет, – сказал Генри. – Уже поздно.

Элизабет покорно вздохнула.

– Уже иду, – ответила она.

Супермен и новый зимний комбинезон Полы Браун

Когда началась война, я училась в пятом классе гимназии Энни Ф. Уоррен в Уинтропе и зимой получила награду за лучший эскиз значка Гражданской обороны. Той же зимой Поле Браун купили новый комбинезон, и даже сейчас, тринадцать лет спустя, я помню противоречивые события тех дней ярко и отчетливо, как в калейдоскопе.

Я жила со стороны залива, на Джонсон-авеню, напротив аэропорта Логан, и каждый вечер перед сном вставала на колени у западного окна своей спальни и подолгу смотрела на огни Бостона, залитого светом и сверкающего по другую сторону темного водного пространства. Закат окрашивал в розовый цвет флаг над аэропортом, а шум волн терялся в постоянном гуле самолетов. Меня приводили в восторг сигнальные огни вдоль взлетной полосы, а когда становилось совсем темно, я не отводя глаз смотрела, как красные и зеленые светящиеся точки взмывают в воздух и падают, словно метеоры. Аэропорт был моей Меккой, моим Иерусалимом. Целыми ночами я грезила о небе.

Тогда мне снились цветные сны. Мама считала, что мне полезно много спать, потому я отходила ко сну ничуть не уставшая. Лежать в полумраке в своей постельке, погружаясь в дремоту, и заказывать себе очередной сон – это было для меня лучшее время суток. Мои полеты во сне были убедительны, как пейзажи Дали, и настолько достоверны, что я просыпалась от шока: у меня перехватывало дыхание, когда я падала с огромной высоты, как Икар, и, оказавшись в критический момент в мягкой постели, испытывала радостное облегчение.

Эти ночные приключения в пространстве начались с приходом в мои сны Супермена, научившего меня летать. В шуме и свисте ветра он появлялся предо мной в сверкающем синем костюме и плаще, удивительно похожий на дядю Фрэнка, жившего со мной и мамой. В волшебном жужжании его плаща слышался шум крыльев сотни чаек, моторов тысячи самолетов.

Я не была единственной поклонницей Супермена в нашем квартале. Дэвид Стерлинг, мальчик-отличник, живший дальше по улице, так же как и я, был влюблен в поэзию полета. Каждый вечер перед ужином мы слушали по радио передачу о Супермене, а утром по пути в школу придумывали собственные приключения.