— Нет, мы должны навсегда избавиться от угрозы, которую представляет собой Шотландия, — возразил Николас. — Иначе Франция будет использовать шотландцев во всех будущих войнах против нас. Ох, если бы только две страны, Англия и Шотландия, смогли наконец соединиться под крылом одной религии. Я слышал, протектор отправил в Бервик шотландского проповедника по имени Джон Нокс, чтобы тот просвещал своих соотечественников.
— С каких это пор тебя стали занимать вопросы религии? — раздраженно вскинул голову Барак. — Как бы то ни было, войну Англия проиграла. Шотландцы вышибли нас из всех фортов, построенных протектором.
Я заметил, что он уже успел осушить свою кружку.
— Пойду прогуляюсь до нужника, — сказал я, поднимаясь. — И заодно принесу всем еще пива. Кроме тебя, — добавил я, многозначительно взглянув на Барака.
— Хотите, я пойду вместе с вами? — предложил Николас. — Помните, что случилось со мной в прошлый раз, когда мне приспичило в нужник?
— Сиди. Сегодня я без мантии, так что опасаться нечего.
С подносом в руках я прошел между столами, на которых мерцали свечи. Скромный шерстяной дублет не обращал на себя внимания, в отличие от моей горбатой спины, которая привлекла несколько любопытных взглядов. Сегодня, в теплый ясный вечер, столов в саду стояло множество, так что я не сразу нашел нужное мне дощатое сооружение, у дверей которого горел фонарь. Тем не менее мой визит туда прошел без всяких происшествий. Выйдя из нужника, я направился в таверну за пивом, однако в темноте немного заплутал; огромный дуб, который, как мне казалось, возвышался рядом с нашим столом, оказался совсем в другом месте. Растерянно озираясь, я пытался понять, в какую сторону двигаться. Неожиданно до меня долетел знакомый голос. То был Эдвард Браун, говоривший с пылом и страстью:
— Сейчас, когда одна часть армии находится в Шотландии, а другая — в западных графствах, правительство осталось практически без войска.
Я подался назад, скрывшись за деревом. Эдвард сидел за ближайшим ко мне столом, в обществе человека, с которым он поздоровался, прибыв сюда. С ними был и третий, в котором я, к величайшему своему изумлению, узнал Майкла Воувелла, бывшего управляющего Гэвина Рейнольдса. Того самого, кто подсказал нам, где лучше подстеречь близнецов. Все трое, сблизив головы, что-то оживленно обсуждали.
— Я только что вернулся из Эттлборо, Майлс, — различил я голос Воувелла. — В двадцатых числах они намерены поднять восстание и разрушить все изгороди в поместье Джона Грина.
— Они чересчур спешат, — ответил тот, кого я не знал.
То был мужчина лет сорока, высокий, хорошо сложенный. Светлые волосы и борода аккуратно подстрижены, взгляд светился умом и решимостью.
— Жители Эттлборо охвачены негодованием, — ответил Воувелл. — Мы не можем заставить их действовать по своей указке. Все, что нам остается, — попытаться согласовать сроки.
В это мгновение трактирная служанка подошла к ним, чтобы протереть стол. Все трое сразу смолкли. Я потихоньку оставил свое укрытие и направился в таверну. Ожидая, пока мне нальют пива, я размышлял над тем, что услышал благодаря случайности. Возможно, человек по имени Майлс был одним из мятежников, которые, путешествуя по стране, подстрекали людей к восстанию. Впрочем, подобные разговоры велись сейчас повсюду. Так или иначе, я счел за благо пока что промолчать, а потом, при случае, обсудить этот вопрос с Бараком.
Когда я вернулся к столу, предметом общего разговора была новая «Книга общих молитв». Все были согласны с тем, что читать в церкви молитвы по-английски отнюдь не плохо; что касается религиозных тонкостей, собеседники, не искушенные в богословских спорах, предпочитали в них не вникать. Стул Эдварда пустовал.
— А где твой муж? — обратился я к Джозефине.
— Сказал, отойдет ненадолго, перемолвится парой слов с другом. Когда у него есть возможность, он любит поговорить с приятелями. — Лицо ее внезапно погрустнело. — И все их разговоры — о том, как в Англии притесняют бедняков. Знаете, для Эдварда стало тяжким ударом, когда дети мастера Хеннинга выставили нас на улицу. С тех пор его словно подменили. Люди бывают так жестоки, — вздохнула она. — Но вам это хорошо известно, сэр, вы же знали моего приемного отца.
— Да уж, — печально кивнул я.
— Простите, что вчера Эдвард был так груб с вами. Вы, наверное, сами понимаете: он винит себя за то, что не может обеспечить своей семье достойную жизнь. Но он очень добрый и заботится обо мне и Мышке.
— Я в этом не сомневаюсь.
Имя Мышки напомнило мне о Маусхолдском холме, и я повернулся в сторону темной громады, возвышавшейся за рекой. Холм тонул в сумраке, лишь на самой вершине горел огонек, — по всей видимости, в бывшем дворце графа Суррея оставался кто-то из слуг.
— Я все думаю, может, стоит уговорить Эдварда вернуться в Лондон, — продолжала Джозефина. — Там мы сможем устроиться служить в какой-нибудь богатый дом, как и прежде. И если бы вы согласились помочь нам…
— Разумеется, если вы с мужем вернетесь в Лондон, я постараюсь вам помочь…
Тут вернулся Эдвард, глаза его возбужденно поблескивали.