Мертвое море

Он успел разрядить в тварь обойму, прежде чем она схватила его и затянула длинными уродливыми конечностями в шевелящуюся массу своего тела, но у нее не было привычной на вид пасти, чтобы разорвать жертву. Когда Кук попал в плен к твари, все услышали его крик — утробный, нечеловеческий крик животного, обреченного на смерть.

Менхаус упал на сиденье, визжа во все горло. Его разум рвало на части. Фабрини застыл от ужаса.

Кук… Волосы и жгутики накрыли его и начали оплетать. Он бился, пытался вырваться, хватался за них руками — они рвались с громким треском, с каким траву вырывают из земли. Но нитей было слишком много: они жадно овладевали им, заползая в ноздри, рот, глаза, извиваясь, как дендриты и синапсы нервных клеток, прорастали сквозь его тело, как корни.

Остальным оставалось лишь наблюдать.

Крики, наконец, смолкли: горло Кука заполнили клочки ползучей паутины. Из лица, шеи и рук начали расти миллионы жилистых и волокнистых крошечных волосков. Кук превратился в мохнатое, спазматически вздрагивающее существо, силуэтом напоминающее человека.

Люди сидели не шевелясь, потому что не в их силах было что-либо сделать в сложившейся ситуации. Один раз Фабрини поднялся на ноги с веслом наперевес, но успел сделать лишь шаг, прежде чем Сакс приказал ему сесть на место.

Все произошло очень быстро. Еще мгновение назад Кук был одним из них — и вдруг стал частью этой твари.

Менхаус всхлипывал, Фабрини содрогался от рвотных позывов, а Крайчек старательно смотрел в другую сторону. Сакс был до смерти напуган. Он даже подумывал вставить пистолет в рот и вышибить себе мозги, но коварный разум мигом увидел в происходящем удобный случай.

Поэтому Сакс собрался с силами, обрел голос, затерявшийся во тьме глубоко внутри, и проскрипел:

— Ладно. Просто сидите тихо и не шевелитесь, мать вашу.

Выполнить такой приказ было несложно. Проблем не возникло.

Тварь все еще нависала напротив шлюпки — гигантский, дышащий комок паутины, волокон и нитей. Конечности подрагивали и извивались, как длинные черви. Бугор, который еще секунды назад был Куком, походил на раздутое чрево беременной самки. Пара конечностей суетливо обматывала его все новыми слоями волос, словно паук, пеленающий пойманную муху. Но самым жутким было то, что Кук еще шевелился, трепыхался и дергался, пытаясь умереть, но смерть к нему, похоже, не приходила.

Оставшиеся в шлюпке догадывались, что с ним происходит. Тварь поедала его, высасывая кровь и отделяя мясо от костей, хоть это и происходило не самым понятным людям способом. Кука поглощали и переваривали с помощью жутких живых волос, растворяя и встраивая в общую массу шевелящегося кошмара. В любом другом месте эту тварь давным-давно прихлопнули бы метлой и выкинули в помойное ведро, но только не здесь. Здесь все происходило иначе.

Существо медленно покачивалось из стороны в сторону, словно опьянев. Сакс сразу почуял недоброе: если бы тварь наелась, она бы уже уплыла.

Вытянув конечности, существо уперлось ими в края шлюпки. Тонкие жилистые усики извивались, скручивались и вытягивались, как тогда, когда она увидела — или почуяла — Кука. Шелестящие отростки опутали нос лодки и поползли дальше в поисках еды.

Сакс поймал себя на мысли, что эти волосы не просто телесный покров. Возможно, они выполняют функцию органов чувств, и мышц, и нервных окончаний: обоняние и пищеварение в одном флаконе.

Менхаус попытался перелезть через борт, но Сакс хлопнул его по уху.

— Керосиновую лампу и сигнальный факел, — тихо сказал он, наблюдая за уверенно ползущими вперед волосами. Шевелящийся ковер целиком укрыл носовое сиденье и неуклонно приближался — приливная волна живых волос.

Фабрини сунул лампу Саксу в руки. Тот разбил ее и плеснул керосином на приближающееся полчище волосков. Заполыхал сигнальный факел. Лодка наполнилась ярко-красным светом, туман тут же отразил всполохи неоновыми вспышками. Похоже, тварь никогда не встречалась с огнем и у нее не было зрения, но Сакс был готов голову дать на отсечение, что она обладала нервными окончаниями. Он бросил факел на пропитавшиеся керосином волокна, и те взорвались фонтаном пламени, вспыхнули, как сухая труха. Огонь метнулся к телу твари.

Существо забилось из стороны в сторону: у легкой добычи на поверку оказались зубы. Какое-то подобие рта у твари все-таки было, потому что оно издавало высокий, пронзительный звук. Существо пятилось, объятое огнем и дымом, наполняя воздух тошнотворным смрадом.

Оно с шипением ушло под воду, оставив облако пара, но не уплыло: его горб виднелся на поверхности.

— Что теперь? — спросил Менхаус. — О господи, что теперь?

— Тушите огонь, — скомандовал Сакс.

Фабрини и Крайчек залили водой жалкие лепестки пламени, а Менхаус схватил факел, который прожигал дыру в корпусе шлюпки.

Горб зашевелился, задрожал и высунулся из воды дюйма на три-четыре. Он начал растягиваться, по центру прошла глубокая борозда, и две половинки стали отделяться, влажно хлюпая.

— Что, черт возьми, оно делает?! — воскликнул Фабрини.

Крайчек облизнул пересохшие губы:

— Думаю… думаю, оно делится.