Мертвые хватают живых

Только что закрылась дверь за наркомом тяжелой промышленности, и в списке посетителей, лежавшем на столе помощника Сталина Поскребышева, напротив последней по счету фамилии, аккуратной рукой Александра Николаевича была проставлена галочка и отмечено время ухода. Рабочий день вступил в завершающую, самую любимую вождем стадию: теперь можно будет в одиночестве несколько часов спокойно поработать с документами и подумать. Сталину же тоже нужно дать время немножко подумать, да?! — с шутливым возмущением задал он мысленно риторический вопрос, даже наедине со своими мыслями привычно говоря о себе в третьем лице.

Иосиф Виссарионович потянулся было за папиросами, но передумал: в последнее время он стал что-то многовато курить. Вместо этого встал, подошел к окну и дернул за веревку фрамуги. Повеяло холодом, порыв ветра каким-то чудом забросил внутрь несколько снежинок, на лету растаявших в теплом застоявшемся воздухе кабинета. Январь в тысяча девятьсот тридцать девятом году выдался снежным и ненастным. Решив после долгого сидения за письменным столом слегка размяться, хозяин самого главного в стране кабинета двинулся вдоль обитой дубовыми панелями стены и, дойдя до большой географической карты, остановился. Без особой цели, скорее даже неосознанно, желая дать отдых усталому мозгу, он принялся разглядывать Европу, которую в массе своей составляли такие, в сущности, незначительные по сравнению с матушкой-Россией страны. Хотя Франция с Германией, да еще пара-тройка других, кой-какую территорию, на его взгляд, имели. Особенно Польша: пользуясь слабостью Советской России, обессиленной мировой и гражданской войнами, нахапала по Рижскому миру западные районы Украины и Белоруссии… А ведь имеет еще наглость задирать на СССР хвост!

Польшу и поляков Сталин не любил. Вернее, если хронологически выстраивать историю этого его отношения к ним, то правильнее сказать, "поляков и Польши". Объяснение было простым: еще совсем недавно сие надменное дитя версальской системы было всего лишь западной окраиной Российской империи, чертой оседлого проживания ветхозаветного народа, хотя и именовалось, прости господи, достаточно пышно — Царством Польским. Но вот с людьми, эту землю населявшими, профессиональному революционеру Джугашвили приходилось сталкиваться задолго до 1919 года. Националисты, не имевшие представления об интернационализме, и не признававшие никого, кроме своих Шопена, Мицкевича да Костюшко! Он не забыл, как эти ясновельможные представители "социал-демократии Польши и Литвы", интеллигентики, ни в грош не ставили недоучку-семинариста, как пренебрежительно его выслушивали и через губу отвечали на вопросы. Еще бы: они — выпускники Ягеллонского-Магеллонского и прочих гимназий-университетов, а он — "черная кость", не знает иностранных языков, да еще и по-русски объясняется с сильным кавказским акцентом. А, между прочим, это он их содержал в их заграницах, рискуя жизнью и организуя экспроприации! К слову сказать, "ленинская гвардия" тоже рыло воротила, но какао-макао в Лозаннах да Парижах на его деньги каждое утро выкушивала. А он в это время в России, с такими, как Вячеслав, ежеминутно ожидая ареста, делал революцию. Теоретики хреновы!

Н-да, кого только Ильич не собрал под свои знамена! Сталин жестко усмехнулся: иных уж нет, а те — далече! Почти все они скатились или в болото правого оппортунизма, или к троцкизму, почти все! И свои, русские "старики", и поляки. Поляки поголовно: даром, что их компартию пришлось распускать… Даже Феликс во времена НЭПа проявлял непонятные колебания. Правильно он сделал пару лет назад, когда приказал Ежову вычистить иностранцев, и в первую очередь поголовно поляков, из аппарата Коминтерна, НКВД и военной разведки, а потом и из центральных советских учреждений: пилсудчики и наймиты Запада, ни одного честного большевика!

Сталин раздраженно щелкнул пальцем по кружку, обозначавшему на карте Варшаву, и направился в сторону своего рабочего места. Если его нелюбовь к полякам в значительной мере носила личностный характер (хотя этот человек умел, как никто, подверстать политическую подоплеку к чему угодно), то с отрицательным отношением к польскому государству дело обстояло несколько по-иному, хотя наивно было бы отрицать наличие определенной взаимозависимости.