Мерзость

– Утром, если погода не слишком ухудшится, мы попробуем подняться на Северный гребень к пятому лагерю, – отвечает Дикон. – Несколько дней назад мне удалось доставить туда две палатки Мида… Остается надеяться, что их не сдуло ветром и не утащило лавиной на ледник. – Он указывает в угол палатки, куда мы с Же-Ка сложили кислородные аппараты. – Вы этим пользовались по пути сюда?

Мы качаем головами.

– Хорошо, – говорит Дикон. – Но здесь, в четвертом лагере, у нас есть запасные, и я советовал бы вам на ночь положить между собой один баллон… с двумя масками. Если замерзнете или почувствуете себя плохо, немного кислорода с расходом полтора литра в секунду вам поможет. Нам всем нужно немного поспать, если мы собираемся утром двигаться дальше. Кстати, вы захватили запасные батареи для тех шахтерских ламп?

Я киваю.

– Хорошо, – повторяет Ричард. – Когда я говорю «утро», то имею в виду половину четвертого или четыре.

Меня так и подмывает сказать: «Значит, в конечном итоге ты следуешь совету Реджи», – но я ограничиваюсь вопросом:

– А где Реджи и Тенцинг Ботиа?

– В БПР, – отвечает Дикон и неожиданно улыбается. – Сегодня утром в третьем лагере леди Бромли-Монфор набросилась на меня, случайно услышав, как я говорю с двумя шерпами о БПР. Потребовала, чтобы я объяснил, что означает «БПР», о котором постоянно слышит. Когда я сказал, что это «большая палатка Реджи», и извинился за подобную фамильярность, она лишь охнула и густо покраснела. Интересно, что она думала?

Я задумываюсь на минуту, и тут до меня доходит… Реджи… Большие… Теперь моя очередь краснеть. Я наливаю себе еще кофе, чтобы скрыть смущение.

Ветер рвет стены палатки Уимпера, но у меня нет ощущения, что она неминуемо рухнет, как неделю назад в третьем лагере. Но даже если брезент порвется, у нас есть две пустые палатки Мида и… БПР… которые послужат нам убежищем.

Разумеется, если мы успеем выбраться из палатки, когда ураганный ветер порвет растяжки и повалит шесты. В этом случае мы будем просто пытаться разодрать брезент, пока палатка скользит в бездонную трещину или к краю тысячефутового обрыва к леднику.

Мы устраиваемся в спальных мешках, допивая остатки кофе, и я вытаскиваю книгу, которую захватил с собой. Это популярная антология английской поэзии времен войны под названием «Душа человека». Я начинаю вслух читать стихотворение Теннисона, но Дикон внезапно прерывает меня.

– Прошу прощения, Джейк. Можно мне взглянуть на книгу?

– Конечно. – Я передаю ему книгу.

Ричард встает – он еще не снял ботинки, обмотки и пуховик, – сворачивает свой спальник, хватает рюкзак и выходит из палатки прямо в снежную пургу.

Я растерянно улыбаюсь, думая, что это шутка – возможно, имеющая отношение к туалетной бумаге, хотя у каждого имелся ее запас, – затем просовываю голову и плечи в клапан палатки Мида и вижу, как Дикон швыряет «Душу человека» в одну из самых глубоких трещин. Затем направляется к забитой снаряжением палатке Мида и исчезает среди снежного вихря.

Я закрываю клапан палатки и поворачиваюсь к Же-Ка и Тейбиру. У обоих испуганные и растерянные лица – как и у меня.

Я качаю головой, не зная, что сказать, и размышляя, не вызвала ли высота внезапный приступ безумия у нашего старшего английского друга, как вдруг клапан палатки откидывается и внутрь входит Реджи. Пуховик и теплые брюки она держит в руках – вместе с пуховым спальником и надувной подушкой.

– Можно войти? – спрашивает она уже внутри, снова зашнуровывая за собой клапан палатки.

– Пожалуйста… да… пожалуйста… конечно, – бормочем мы с Же-Ка. Тейбир молча таращится на нее, и я вспоминаю, что он забывает английский, когда расстроен или смущен.

Мы освобождаем место. Реджи кладет подстилку и спальный мешок, снимает незашнурованные ботинки и сидя забирается в спальник. Потом что-то быстро говорит Тейбиру по-непальски; шерпа кивает, натягивает обувь, складывает спальный мешок, берет рюкзак и выходит из палатки.

– Я сказала Тейбиру, что поскольку сегодня ночью буду спать в этой палатке – если вы не возражаете, ребята, – то Тенцингу Ботиа может быть одиноко. Тейбир понял намек. Так у нас будет больше места.