«Она будет спать сегодня здесь», – ошеломленно думаю я. Затем понимаю нелепость своего шока, уместного разве что в Викторианскую эпоху. Кроме спальных мешков, делающих нас похожими на мумии, на нас еще надето несколько слоев шерсти, хлопка и гусиного пуха. Я вспомнил историю о сэре Роберте Фолконе Скотте на Южном полюсе, которую как-то слышал в Англии. По всей видимости, Скотт был довольно консервативен в том, что касалось субординации и классовых различий – говорят, он приказал повесить одеяло, разделяющее единственную комнату хижины, которую они построили на побережье, на две части – для рядового состава и для руководителей экспедиции. Однако на этом первом участке пути к полюсу, когда еще присутствовали те, кто вернется в хижину и останется жив, кто-то почтительно поинтересовался у Скотта, почему он отсутствует дольше, чем другие, когда выходит из палатки на жуткий холод по естественной надобности. «В основном, – ответил он, – из-за трудностей извлечения двухдюймового инструмента из семидюймового слоя одежды».
Другими словами, этой ночью рядом с нами леди Бромли-Монфор ничего не угрожало. Разумеется, как и в том случае, если бы мы все спали голыми.
– Я шла в туалет, когда увидела, как мистер Дикон бросает книгу со скалы, а затем уходит и расчищает себе место в палатке Мида, которую мы наполовину заполнили продуктами для следующих лагерей, – сообщает она.
Я растерянно умолкаю. Шла в туалет? Для того чтобы опорожнить мочевой пузырь в такую погоду, мы, мужчины, – не будучи в этом отношении такими щепетильными, как Скотт, – не выходили из палатки, а просто пользовались приспособлением, которое деликатно называли «бутылкой для мочи». Потом потихоньку – или не совсем потихоньку – выливали содержимое бутылки, когда позволяли погодные условия. Но я никогда не задумывался, какие проблемы могут возникнуть у женщины-альпиниста в этой простейшей форме… «похода в туалет». И теперь представлял, что ей приходится балансировать на краю расселины, и тревожился по поводу возможного обморожения.
Нет, я не покраснел, но отвел взгляд, пока не восстановил душевное равновесие.
– Что это была за книга? – спрашивает Реджи. Я понимаю, что Же-Ка ждет ответа от меня.
– Антология английской поэзии Роберта Бриджеса, «Душа человека», – поспешно объясняю я. – Говорят, Джордж Ли Мэллори читал ее вслух соседям по палатке здесь, в четвертом лагере, и я подумал, что… возможно… будет уместным…
Реджи кивает.
– Тогда я понимаю, почему мистер Дикон бросил книгу в пропасть.
Я смотрю на Же-Ка, однако он, похоже, пребывает в таком же недоумении, как и я. Может, Дикон слегка тронулся на такой высоте? Или мы должны поверить, что он все еще злится на Мэллори – или ревнует к нему? И то и другое выглядит бессмысленным.
Затем Реджи задает вопрос, который переносит меня из мира предположений прямиком в мир невероятного.
– Кто-нибудь видел вашего друга Ричарда Дэвиса Дикона обнаженным? – бесстрастным голосом спрашивает она.
Мы с Жан-Клодом смотрим друг на друга, но ни он, ни я не в состоянии выдавить из себя хотя бы слово или даже покачать головой.
– Не думаю, – говорит Реджи. – А я видела.
«Бог мой, они с Диконом были любовниками с тех самых пор, как мы встретились в Дарджилинге, – думаю я. – А вся эта раздраженная пикировка – просто дымовая завеса…»
Жан-Клоду каким-то образом удается задать интересующий меня вопрос. Возможно, французу это сделать легче.
– Могу я полюбопытствовать, когда вы видели его обнаженным, миледи?
Реджи улыбается.
– В первую же ночь после вашего прибытия на мою плантацию в Дарджилинге. Но это не то, о чем вы думаете. Я приказала Пасангу подсыпать морфий в бренди мистера Дикона, чтобы он крепко уснул. Затем мы с Пасангом осмотрели его тело при свечах. К счастью, в более теплом климате мистер Дикон спит без одежды. Ничего личного, смею вас заверить. С чисто медицинскими целями, по необходимости.
Я не знаю, как на такое реагировать, и поэтому молчу. Не только безумие, но и неслыханное оскорбление. Ничего личного? Что может быть более личным: подсыпать тебе наркотик и осмотреть, пока ты голый?.. Я задаю себе вопрос, не осмотрели ли они с Пасангом всех нас в ту ночь – помню, я тогда крепко спал. Но зачем?
Ни я, ни Жан-Клод не задаем этого вопроса вслух, но Реджи на него отвечает.
– Кто-нибудь из вас знал мистера Дикона до войны?
Мы качаем головами.
– А кто-нибудь из вас был знаком с ним в первые годы после окончания войны?
И снова мы молча даем понять, что нет. Иногда я забываю, что Жан-Клод познакомился с Диконом и стал ходить с ним в горы всего на два месяца раньше меня.
Реджи вздыхает.
– Во время войны капитан Эр. Дэ. Дикон упоминался в официальных сводках не менее четырнадцати раз, – тихо говорит она. – Вы знаете, что это значит?
– Что
Реджи улыбается.