Мерзость

Я смотрю вниз и по сторонам, а не под ноги, как должен. Но ничего не могу с собой поделать. Мне всегда нравились виды, открывающиеся с большой высоты, но ничто в моем небогатом опыте – и в моей короткой жизни – не могло сравниться с картиной, которая открывалась мне с Северного плеча Эвереста на высоте около 25 000 футов. Позади нас долина ледника Восточный Ронгбук, в которой стоят наши лагеря с первого по третий; она все еще заполнена густыми серыми облаками, которые клубятся и наскакивают друг на друга в бесплодной попытке бушующей внизу бури поднять эту тяжелую влажную массу на Северное седло. Воздух над облаками такой прозрачный, что, кажется, можно дотянуться рукой до далеких вершин милях в пятидесяти от нас. Наклонившись вперед, я могу видеть четвертый лагерь на Северном седле в просвете между моими закутанными в брезент и гусиный пух ногами – зеленые палатки уже превратились просто в темные точки на белом снегу седловины.

Следуя совету Дикона и Жан-Клода, мы с Реджи не снимаем – в том числе на этом крутом склоне из нескончаемых каменных плит – «кошки» с 12 зубьями. Поначалу я нервничал, карабкаясь по скалам в «кошках» вместо привычных твердых подошв – если не следить за каждым своим шагом, можно запросто зацепиться передними зубьями и споткнуться, – но после двух или трех часов восхождения я ясно вижу преимущества «кошек». Сцепление с камнем у них не хуже, чем у шипованных ботинок, но преодоление участков снега и льда значительно облегчается – можно вонзать передние зубья «кошек» и двигаться с такой же скоростью, как на камнях. Кроме того, лишь немногие из камней действительно голые: несмотря на сильный ветер, на большинстве плит метель оставила тонкий слой льда. «Кошки» вгрызаются в этот лед и удерживают ногу так, как не смогли бы удержать никакие шипы.

Разумеется, мы используем длинные ледорубы; через каждые тринадцать шагов останавливаемся, сгибаемся почти пополам, опираясь на ледорубы, включаем подачу кислорода и жадно наполняем живительным воздухом измученные легкие. У каждого за спиной по три баллона с кислородом – хотя по дороге в пятый лагерь мы планируем израсходовать только по одному, – но не на металлической раме, а в особом рюкзаке, который приспособил Жан-Клод. Чтобы надеть этот рюкзак, требуется несколько лишних минут – трубки и регулятор нужно пропустить через специально проделанные отверстия, которые затем туго зашнуровываются, – но мы несем на себе дополнительный запас продуктов, одежды и другой груз, который неудобно сдавливает ремешки кислородной маски, висящей на груди или на плече. Я чувствую тяжесть трех баллонов кислорода со всеми их клапанами, трубками и прочим, но благодаря усовершенствованиям мистера Ирвина и месье Клэру общий вес не превышает 30 фунтов – даже с дополнительным грузом у меня за спиной. И это с 10-фунтовой двухместной палаткой Мида, детали которой распределены по нашим рюкзакам.

Нас настигает солнце. Я вижу, что фигурка рядом со мной, похожая на человечка с рекламы «Мишлен», жестами показывает, что нужно надеть очки; у самой Реджи очки уже на месте. Я их ненавижу, поскольку особое стекло искажает цвета и вызывает ощущение – вместе с недостатком кислорода, – что я заперт в чужом мире, как человек в тяжелом водолазном костюме с металлическим шлемом. Однако Реджи права. Теперь мы вышли со снежного поля на длинный участок вздыбленных плит и низких каменных пирамид, но на такой высоте это не спасет нас от снежной слепоты. Ультрафиолетовые лучи все равно ослепят, если достаточно долго карабкаться даже по темной скале. Под анораками, надетыми поверх пуховиков, у нас с Реджи висят маленькие полевые бинокли. Обычно их не берут на Эверест, однако они могут помочь в поисках кузена Персиваля. Реджи еще не доставала бинокль, и на Северной стене справа от себя я не видел ничего такого, что заставило бы меня достать свой. Один раз, когда мы остановились, разломили плитку шоколада и пытались растопить ее во рту, я спросил, ищет ли она тело кузена.

– По обе стороны гребня, – задыхаясь, отвечает она с полным ртом шоколада. – Но… вы помните… мы с Пасангом смотрели… внимательно… до… пятого лагеря… в прошлом году, в августе. Никаких следов… тогда… тоже.

Я почти забыл, что этот подъем к пятому лагерю, новый для меня, был давно знаком леди Бромли-Монфор.

Когда мы с Диконом спросили, сколько времени займет подъем к пятому лагерю с Северного седла, она назвала до смешного точную цифру – пять часов и десять минут. Но Дикон, верный себе, поднял записи тех, кто перемещался из четвертого лагеря в пятый в 22-м и 24-м годах, включая свои собственные, и пришел к той же цифре.

Через пять часов и двенадцать минут мы увидели две маленькие палатки нового пятого лагеря, разбитого Диконом всего в десятке ярдов над нами.

Моя первая мысль: «Должно быть, это шутка».