Мерзость

Немцы начали подъем около пяти пополудни. Они вырубали ступеньки на склоне ниже лестницы – «кошек» с 12 зубьями у них не было, и кроме того, мы сняли закрепленные веревки, и поэтому, чтобы добраться до лестницы, им потребовалось почти три часа.

Дикон по-прежнему считал, что они планируют быстро подняться по лестнице, удерживая нас на расстоянии с помощью ружей и автоматического оружия, выскочить на Северное седло – мы предполагали, что за вычетом Карла Бахнера, мертвого и похороненного в расселине, нам противостоят не больше десяти одетых в белое фрицев, – перестрелять нас всех, сжечь лагерь, сбросить угли (и наши трупы) в ближайшую расселину и до наступления темноты вернуться в свой невидимый лагерь среди ледяных пирамид ниже нашего бывшего третьего лагеря. К ужину.

Таков, сказал Дикон, их план.

Первая часть плана выполнялась с точностью хронометра. Вырубая ступени на склоне, они находились вне пределов досягаемости двух пуль нашего пистолета – Дикон все равно не собирался стрелять с такого расстояния, – и вскоре все шестеро одетых в белое людей собрались у основания лестницы. Мы знали об этом, потому что меня отправили пробурить отверстие для наблюдения в снежном гребне приблизительно в двадцати ярдах восточнее карниза, а Жан-Клод проделал то же самое в двадцати ярдах к западу. Теперь у нас был хороший обзор на восток и на запад, и никто не застанет нас врасплох, вырубая ступени в другом месте 1000-футового склона Северного седла.

Же-Ка свистнул, и я увидел, как приподнялась голова Дикона в белом капюшоне – позади узкой кромки снега на краю обрыва, не видимая для людей внизу и даже для снайперов среди ледяных пирамид или на леднике. Жан-Клод поднял вверх руки в перчатках и показал шесть пальцев, потом сделал жест, как будто карабкается по лестнице.

Отлично, они поднимаются. Шестеро. Разумеется, все вооруженные.

Весь этот день мы были очень заняты. Пасанг и Реджи, выполняя инструкции Дикона – по крайней мере, следуя плану, который они с Ричардом разработали утром, – свернули лагерь, упаковали самое необходимое в пять рюкзаков, а затем отнесли еще пять вещмешков, а также свернутую большую палатку Уимпера к одной из расселин на Северном седле. Потом они опустили груз, который мы втащили сюда вечером, и свернутую и туго перевязанную палатку вместе с шестом в темноту расселины и засыпали снегом колышки с растяжками. При должном упорстве этот склад можно найти, если пройтись по всем нашим следам на Северном седле, но у немцев нет никаких причин для поисков – в качестве приманки мы оставили им часть снаряжения и две палатки Мида на месте четвертого лагеря, чтобы они могли все это сжечь с присущей тевтонцам скрупулезностью; кроме того, мы оставили на Северном седле очень много следов.

Когда я спросил Дикона, что делают Реджи с Пасангом и зачем, он ответил:

– Нам понадобятся продукты, снаряжение, одежда и печки, если мы спустимся этим путем после того, как найдем тело Перси.

«Если? – с тревогой подумал я. – Этим путем? А какой еще есть путь с Эвереста?»

Эти вопросы я отложил на потом.

В данный момент я зарылся лицом и всем телом в снег – три украденных ружья и нечто похожее на пистолет-пулемет «шмайссер» открыли по нам огонь. Немцы не знали, где мы находимся, и поэтому пули ударяли в ледяную стенку и снежные валы вдоль всего карниза шириной 60 ярдов, по обе стороны от веревочной лестницы. Остальные пули свистели у нас над головами.

Меня удивил тот факт, что никто мне не рассказывал – и я нигде не читал об этом, – что звук пролетающих рядом пуль очень похож на жужжание пчел на деревенской пасеке с белыми деревянными ульями.

В меня стреляли первый раз в жизни, и, несмотря на то, что пули ударяли далеко от того места, где я укрылся за снежным валом, они вызвали странную и довольно любопытную физическую реакцию: я испытывал непреодолимое желание спрятаться за чем-нибудь или за кем-нибудь, даже за самим собой, а самым сильным моим побуждением было зарываться в снег и скалы Северного седла, пока я не превращусь в кого-то другого.

«Вот, значит, как чувствуешь себя на войне, – подумал я. – И именно так ведет себя трус во время боя».

Я перестал вжиматься в снег, заставил себя немного приподнять голову и огляделся.

Мы с Же-Ка и Диконом тоже трудились весь день: помимо наблюдения за немцами внизу – эта обязанность перешла к Реджи и Пасангу, когда они присоединились к нам ближе к полудню, – мы, пригнувшись, перетаскивали самые большие глыбы льда, какие только могли найти, за снежный вал ледовым карнизом, где Мэллори и предыдущие экспедиции ставили палатки своего четвертого лагеря. И где теперь оканчивалась веревочная лестница.

Вчера вечером Дикон привязал еще по десять футов своей «волшебной веревки» к концам лестницы, закрепленным колышками, затем выдернул старые колышки и вбил новые у задней стены карниза. Для одного жутко уставшего человека это была очень тяжелая работа, даже без учета высоты. Ричард в одиночку поднимал и привязывал невероятно тяжелые грузы к веревке подъемного устройства, педали которого мы крутили наверху.