Месма

Накануне Августа жестко предупредила его, что завтра отправляется на охоту — именно так она называла ЭТО! А значит, чудовищный алгоритм вновь запущен, и Прохор должен быть готов к исполнению отведенной ему роли…

Перечить Августе у него не было ни сил, ни воли. И не только потому, что Прохор Михайлович осознавал, что своей жизнью (если можно было это так назвать; скорее — существованием!) он обязан исключительно ей! И еще — тем несчастным подросткам и детишкам, которых Августа жестоко убила, и счет которым шел уже на десятки. Он не мог ей ни перечить, ни возражать еще из-за некоего воздействия, которое она оказывала на него. Если бы Прохор Михайлович верил в магию, он сказал бы, что это магическое воздействие. Но в магию и в потустороннее он не верил, а потому относил этот феномен исключительно на счет ее воли… Хотя объяснить, а что такое эта самая воля, Прохор тоже не смог бы. Но стоило Августе посмотреть ему в глаза, как Прохор Михайлович неминуемо терялся, становился как будто меньше ростом, у него начинали трястись руки, потеть ладони… и вот он уже готов был исполнять любое ее повеление, даже самое чудовищное!

Даже когда Прохор Михайлович не видел ее, когда он находился явно вне зоны ее наблюдения, он все равно ощущал на себе ее пристальный, чарующе-страшный, затягивающий взгляд. Было стойкое впечатление, что Августа незримо сопровождает его повсюду и всегда. И он нередко чувствовал себя не самостоятельной личностью, а всего лишь ходячим подобием человека, созданным и приспособленным исключительно для исполнения каких-то ее ужасающих замыслов. Порой в его душе и мыслях начинался бунт против такого положения вещей, но длился он лишь до следующей встречи с Августой с глазу на глаз, после чего всё снова становилось на свои места, и Августа легко могла вить из него веревки.

Тяжко вздыхая, Прохор Михайлович начал готовиться. Установил треногу, протер объектив фотоаппарата. Он заметил, как дрожат его пальцы. И вдруг ему подумалось: этому кошмару должен рано или поздно настать конец.

Видимо, Августа не боится Бога, либо попросту не верит в Него; однако Прохор Михайлович, несмотря на житье в сугубо атеистической стране, где считалось нормой устроить в порушенном Божьем доме склад или общественный сортир, все же подсознательно был убежден в существовании некой Высшей силы, перед которой придется держать ответ после окончания земного пути. И чем ближе становилось это окончание, тем чаще Прохор задумывался об этом. Считая россказни об аде и рае всего лишь людскими суевериями, в могущество этой Высшей силы он все-таки верил, и ему казалось, что гнев этой силы многократно страшнее всех этих баек о чертях с вилами и адских смоляных котлах…

Неспешно готовя аппаратуру и помещение под предстоящее действо, он вспомнил, с какого именно момента вдруг осознал, что необходимо покончить с этим ужасом, причем любой ценой! Этот момент наступил зимой с приходом к нему девушки Вари, невесты убитого Августой лейтенанта Федора Гущина.

Тогда, после ее ухода, Прохор Михайлович несколько суток кряду не мог опомниться. И когда Августа пришла к нему и поинтересовалась причиной его необычно угрюмого вида, Прохор без обиняков спросил ее, а куда, собственно, дела она останки убитого и съеденного ею офицера.

— А тебе это зачем знать? — сурово спросила его убийца-людоедка.

— Пожалуйста, скажи… — робко попросил Прохор Михайлович. — Мне так будет спокойнее…

— Ишь, какой беспокойный стал, — мрачно усмехнулась Августа. — А знаешь такую поговорку: меньше знаешь, лучше спишь?

— Поговорки-то я всякие знаю, — сухо заметил Прохор, — вот только тошно мне, и предчувствия нехорошие одолевают! Тебе надо быть осторожнее, Августа…

— Нам, Прохор! — мягко улыбнулась в ответ Августа. — Это нам надо быть осторожнее! Осторожность и вправду никогда не помешает. А с чего ты вдруг вспомнил об осторожности? У нас с Пелагеей все четко отлажено, работает, как швейцарский хронометр, можешь быть уверен. И шел бы ты к черту со своими предчувствиями — засунь их лучше себе в задницу.

Прохор Михайлович безропотно проглотил оскорбительное пожелание — в последнее время Августа была с ним откровенно груба, порой орала на него, как на нерасторопного раба, и он покорно терпел, будучи даже не в силах ей что-либо возразить. Слишком хорошо понимал он, что Августа поддерживает его существование, но она же легко может это существование прервать, стОит лишь ей этого пожелать. Для него Августа была вроде богини Мойры, которая, согласно верованием древних греков, обладала властью в любую секунду перерезать нить человеческой жизни; именно так воспринимал он эту страшную и демонически прекрасную женщину, отдавая себе отчет в том, что живет он до тех пор на этом свете, покуда позволит ему Она…