Месма

— Мальчик… беги! — как можно громче закричал Прохор Михайлович.

За дверью снова завозились, потом последовал удар, как будто в дверь ударили чем-то тяжелым, далее раздался мальчишеский вскрик — голос боли и отчаяния. За дверью явно завязалась упорная и жесткая борьба.

Наконец до слуха фотографа донесся голос парнишки:

— Тётя, пусти… Мне больно!

— Скоро будет куда больнее, щенок, — угрожающе прошипела в ответ Августа.

Затем Прохор услышал приглушенные стоны, тяжкие удары в стены, злобные выкрики. Возня и голоса борющихся начали отдаляться от двери, скатываясь вниз.

«Я должен ему помочь», — подумал Прохор Михайлович.

Он поднялся с табуретки и прянул к двери со всей стремительностью, какую позволяли ему оставшиеся силы. Судорожно трясущимися руками отперев дверь, Прохор Михайлович рывком распахнул ее…

— Тётя, не трогай! — отчаянно закричал паренек. — Тётя, не надо ножика…

Глазам фотографа открылась ужасающая картина. На лестнице паренек отчаянно боролся с озверевшей от ярости людоедкой. Она прижала его спиной к кирпичной стене одной рукой, а в другой руке у нее был все тот же огромный нож, которым она отсекала головы своим жертвам. Теперь Августа пыталась острием этого ножа дотянуться до лица парнишки, чтобы проткнуть ему голову, пригвоздив ее к стене…

Как раз в тот момент, когда Прохор распахнул дверь, отчаянно сопротивлявшийся мальчишка ухитрился выбить нож из руки Августы, и страшное орудие убийств со звоном упало на каменные ступеньки. Блеснув в полумраке серебристо-стальным лезвием, клинок стремительно заскользил вниз подобно уплывающей рыбе.

— Пелагея! — страшным голосом закричала Августа. — Нож!

Она продолжала прижимать паренька к стене, запрокинув ему голову, а тот отчаянно вырывался. Прохор Михайлович бросился было вниз по лестнице, но в этот самый миг увидел, как Августа вонзила два своих длиннейших пальца в глаза мальчишке. Тот лишь сдавленно захрипел, так как его рот был намертво зажат ее ладонью.

Августа выдернула из глазниц паренька свои пальцы, покрытые кровью и сероватым мозговым веществом. Прохор так и замер на лестнице, остолбенев от ужаса. Он ощущал себя жалким и совершенно беспомощным.

Тем временем внизу Пелагея подобрала с полу нож и вернула его Августе.

Та еще крепче придавила запрокинутую голову подростка к стене и в одну секунду рассекла ему горло длинным стальным лезвием. Подросток мешком сполз по стене и тяжело завалился на ступени, беспомощно свесившись с лестницы вниз головой.

Августа повернулась к Прохору, стоявшему на верхних ступенях.

Взглянув в ее глаза, словно бы извергающие пламя, Прохор однозначно понял, что сейчас он будет неминуемо и жестоко убит…

Однако поднявшийся шум привлек внимание соседей по подвалу: до слуха фотомастера донеслись тяжкие удары в дверь комнаты Августы и Пелагеи, а также приглушенный гул взволнованной толпы. Услышал Прохор и отдельные возгласы:

— Откройте! Откройте! Чем вы там занимаетесь?..

Потом поднялась суетливая беготня, дверь комнаты под напором многих людей распахнулась, шум голосов резко приблизился. Кто-то отчаянно воскликнул:

— Тут парнишку убили!..

А затем раздался чей-то заполошный крик:

— Милиция!..

Августа бросила окровавленный нож себе под ноги и стремительно рванулась наверх, в помещение фотоателье. Прохор Михайлович инстинктивно попятился от нее, тем самым давая ей дорогу. Августа оттолкнула его с такой невероятной силой, что Прохор отлетел прочь, наткнулся на штатив и повалился на пол, увлекая его за собой.

Августа бросилась в комнату, служившую хозяину спальней, где над кроватью находилось окно; одним прыжком вскочив на кровать, она мгновенно подняла оконный шпингалет и, распахнув оконную раму, выпрыгнула на улицу, тотчас пропав из виду.

Тем временем Прохор, кряхтя и охая, с трудом поднялся на ноги.

Снизу, из подвала доносился гул многих голосов — было очевидно, что в комнату Августы и Пелагеи набилась целая толпа. Прохор Михайлович не успел опомниться, как через распахнутую подвальную дверь к нему ввалился угрюмый мужик с горящими лихорадочно глазами, в милицейской форме и с пистолетом в руке.

— Где убийца?! — с порога закричал он.

Прохор Михайлович знал его: это был местный оперуполномоченный капитан Василий Шатохин. Не говоря ни слова, фотограф мотнул головой, показывая на кровать и распахнутое настежь окно.

Милиционер в два прыжка добежал до кровати, вскочил на нее с разбегу, оставив на покрывале грязные следы своих сапожищ, оттуда вспрыгнул на подоконник и соскочил на улицу. Створка окна сиротливо болталась над кроватью, прохладный весенний ветер надувал пузырем легкую светло-зеленую занавеску…

Прохор Михайлович подошел к дверному проему и заглянул вниз. Подросток лежал на ступенях в неестественно-скорченной позе; его голова, свесившаяся почти до полу, была практически отрублена и держалась на нескольких позвонках и еще уцелевших мышечных волокнах.

Вместо глаз его Прохор увидел две зиявшие кроваво-черные дыры и невольно отвернулся в немом ужасе.

- Помогите кто-нибудь! — нетерпеливо воскликнул милиционер, находившийся в комнате среди толпы соседей.